Тришестое. Василиса Царевна

Почитай, до самой зари бушевала Квака, притомилась. Плюнула она на Василисино рукоделие, за печку забралась и спать завалилась, только не идет сон, так нервы у ей разгулялись. А тут еще колдовство ее сонное закончилось, завозился Иван Царевич, ноги с печки спустил, в сапоги ими метит, попасть никак спросонья не может и ругается почем зря. Так и не сомкнула Квака глаз в ту ночь. Сидит и понять не может, и чего ради так разошлась, чего бесилась? Непонятно…

Царь Антип, как ни свет ни заря глаза продрал, так сразу в троне угнездился и бояр кликнул. Собрались бояре сонные, нечесаные, злые – ни умыться, ни перекусить не успели. А царь Антип уж одёжи дожидается. Любопытно ему до крайности, чего невестки натворить за ночь успели.

Вновь собрались в зале сыновья, а при них и невесты встали, очи потупили. Одна лягушка опять рот разевает, царя-батюшку глазами ест.

Первым царь Антип удостоил подарок сына старшего Козьмы. Уж на что всякого царь-батюшка повидал на своем веку, но такого ему никогда еще видеть не приходилось: рубаха – не рубаха, мешок – не мешок. Весь (вся, всё – не знает даже, как правильно молвить) в пятнах жженных да белесых с блеском. Рукава широкие, будто на диво заморское – слона, а по длине, так и вовсе на макаку какую долгорукую. О штанах и вовсе царь Антип промолчал – энто ж на кого сшито, вернее, сметано ниткой суровой, и не разберешь сразу.

– Чегось это? – спрашивает царь у Козьмы, в сомнении крайним щупая ткань грубую.

– Одежа новомодная, отец! – не растерялся Козьма, штанами встряхивая. – А что широкие, так зато свободно, не жмет нигде. И ветер в них гуляет, шоб, значит, не жарко было.

– А стежок почему широкий такой, словно эта… как ее… перфодрация какая?

– Так ить отдушины энто. Шоб ветер-то заходил и в штанах не задерживался, – охотно поясняет Козьма.

– А чего оно… они… пожженные?

– Расцветка такая. Хакя называется! – Козьма штаны поворачивает, под луч солнечный подставляет, и те жжеными, вытертыми местами блестят. – Вденешься в них и ночью тя не видать. Да ты примерь наперво, царь-отец! – сует Козьма царю-батюшке штаны с рубахою. – Как оденешь, так уж и сымать не захочется – верно говорю. И прочные, и не взопреешь в них.

– Ни-ни! – замахал на него руками царь Антип. – Я те не пугало огородное, ворон пугать да людёв смешить. Во! – воздел он палец к потолку. – Ан верно! Обрядить в него пугало, потому как от ворон спасу нет.

И к следующему сыну повернулся.

А Данила уж свой подарок развернул, рот до ушей.

– Ты чего, Данила, – спрашивает царь Антип, – в своем уме али как?

– А чего такое?

– Да разве энто рубаха? Сеть рыболовная на крупную рыбу – и та мельче. А штаны, так и вовсе срамота одна! В них же ничего не спрячешь, все наружу, как есть. На кой ты мне энту макраму припер? Впрочем, оставь, на рыбалку с ими ходить буду, токма боюсь рыбы со смеху-то передохнут.

– Так ить?.. – расстроился Данила, руки повесив.

– Цыц! – стукнул посохом царь Антип и к Ивану приблизился.

– Ну, Ванька, показывай чего твоя зазноба навертела.

– Вот, – просто сказал Иван Царевич и развернул сверток с одежей.

Ахнул царь Антип от вида одёжи той, покачнулся на месте, а бояре думные с мест своих повскакивали, глаза повыкатили, дивятся – что за ткани такие да расцветки: рубаха со штанами в свете солнечном серебрятся, искрами переливаются, кафтан узорами чудными, замысловатыми, разноцветными вспыхивает. Такая красотища, что глаз не отвесть.

– Вот энто одёжа так одёжа, – прицокнул языком царь Антип и на ощупь попробовал, не обман ли оптический какой. – А крепка ль? Больно тонка на ощупь-то.

– Еще как крепка! – Иван Царевич штаны перехватил за штанины да ка-ак рванет в разные стороны, царю-батюшке аж дурно сделалось. Ан нет, держатся штаны, ни дырочки нигде, ни строчки не разошлось.

– Дурак ты, Ванька! – царь Антип у Ивана Царевича из рук штаны вытянул и остальную одежу из подмышки Ивановой выхватил. – Кто ж такое чудо напополам-то дерет. Думать надо!

– Так вы ж, отец, сами спросили!

– Сами, сами. – Царь Антин отошел в сторонку, вертит в руках рубаху, игрой света налюбоваться не может. – А голова тебе на что дадена? В опчем, лягуха твоя молодцом будет: царский то подарок.

– Премного благодарны, – поклонился ему в ноги Иван Царевич. – А теперь чего запросишь? Луну с неба?

– Ты, Ивашка, не хами! – погрозил пальцем царь Антип. – К свадьбе теперича готовьтесь. Есть-пить будем, плясать до упаду.

– Ух ты! – обрадовался Иван Царевич. – Вот это дело, отец!

– А то! А невесткам наказ: танец готовить, шоб посмотреть любо-дорого было. В работе я вас ужо видал, а теперича глянуть уж больно хочется, каковы вы в веселье, – а сам на лягуху поглядывает и глазом заговорщицки подмигивает.

– Энто мы завсегда, царь-батюшка, – разулыбалась Милослава.

– Да-да, завсегда да со всеми удовольствиями, – неловко присела в реверансе Глафира, только платье узкое не слишком широко раздалось и весь эффект книксенов насмарку пошел.

Невесты с сыновьями прочь направились, к свадьбе готовиться, наряды подбирать, всякие па разучивать, а царь Антип запоздало разволновался: