Трюфельный пес королевы Джованны

И все же, убеждая себя в этом, она чувствовала иное. Ее жгло и мучило чувство вины перед погибшей приятельницей, хотя упрекнуть себя художница могла лишь в том, что обратилась к ней за консультацией.

«Марина сама зажглась идеей поехать за город, я не стремилась, не тащила ее туда на аркане… Она просила меня, прямо настаивала! Я до последнего момента сопротивлялась… Из дома утром Марина ушла сама. Но с кем же она встретилась? Елена говорит, у нее не было там знакомых. Но она об этом могла и не знать… Нельзя утверждать подобные вещи. Марина давным-давно могла с кем-то познакомиться и враждовать тоже могла. Вдруг это убийство из ревности? Может, Марина нравилась мужу этой женщины в красной куртке. Она ведь интересная, да еще одинокая… была».

Александра никак не могла смириться с тем, что о приятельнице теперь приходится думать в прошедшем времени. Была, и больше ее нет. Положив куртку на постель, она присела рядом, ощущая себя вымотанной до предела.

«Одно ясно: бежать из Москвы мне уже нельзя. Теперь это будет очень подозрительно выглядеть… Хотя формально со мной еще никто не связывался, подписки о невыезде я не давала, даже никто не позвонил. И все равно, получается, что я уже сбежала с места преступления, не дождавшись полиции. Это Елена виновата, заладила: «Поезжайте да поезжайте, вы тут полдня прождете!» Я и рада была удрать… Не могла на тело смотреть… Остальные спокойно глазели, даже с удовольствием, а мне казалось, вот-вот сознание потеряю. Почему иных людей так притягивает вид смерти? Для них это – источник удовольствия? Они свое существование, которое еще не прервалось, таким образом ярче ощущают, что ли?»

Родители вернулись вместе. Александра, обняв отца, повторила обещание задержаться как можно дольше. Тот был растроган:

– Я не ожидал… Ты и раньше обещала проводить с нами праздники, но сама помнишь, чем кончалось…

– На этот раз правда остаюсь. – Отстранившись, женщина разглядывала его, стараясь не выдать терзавшую ее тревогу.

Отец изменился, но выглядел не так скверно, как она опасалась. Он слегка похудел, вид у него был усталый, но ей случалось и прежде видеть его таким.

– Ну и славно, что остаешься! – сказал он преувеличенно бодро и, взяв дочь за плечи, принялся вертеть ее, как куклу. – Хоть посмотрю на тебя… Все такая же.

– И ты все тот же!

– Если бы… – попробовала внести пессимистическую ноту мать, но муж ее остановил:

– Мы все вместе собрались не для того, чтобы портить друг другу праздники, а чтобы провести их весело, так? Ну вот и давай без этого твоего нытья!

Грубоватое замечание мгновенно привело мать в хорошее расположение духа. Она странным образом успокаивалась, если муж обрывал ее жалобы, которые звучали нередко без меры. Сразу повеселев, женщина отправилась переодеваться и готовить ужин, а отец вновь повернулся к Александре:

– Мы с матерью встретились в городе, и она сказала, что у тебя сегодня случилось. Вижу, ты сама не своя. Вот несчастье… Сколько твоей подруге было лет?

– Сорок два.

– Твоя ровесница… Ужасно, когда молодые умирают.

– Ужасно, когда люди вообще умирают, – ответила Александра и тут же спохватилась, что отец может принять эту реплику в свой адрес. Она поспешила переменить тему: – Мне тяжело об этом сегодня говорить, давай лучше о чем-то хорошем. Или уж совсем ни о чем…

Отец пытливо вглядывался в ее лицо, совсем как в детстве, когда она лгала, что сделала уроки, чтобы скорее убежать играть во двор. И так же, как много лет назад, Александра отвела взгляд.

Ужин был странный. Сидевшие за столом старательно делали вид друг перед другом, что еда им по вкусу. На самом деле вилки и ложки едва касались содержимого тарелок. Отец с неохотой разжевал кусок жаркого, разломил пирожок и оставил его нетронутым на блюдце. Мать, бросавшая на мужа испытующие взгляды, снова помрачнела. Не решаясь больше жаловаться и затрагивать печальные темы, она тоже потеряла аппетит и лишь настойчиво угощала дочь. Александре кусок не шел в горло. Она ела через силу и к чему бы ни прикасалась, у всего был одинаковый вкус жеваной бумаги. Говорили на посторонние темы. Мать рассказывала Александре новости многоквартирного дома: кто на ком женился, с кем развелся, поссорился, кому сдал квартиру…

Наконец отец не выдержал:

– Слушайте, у нас ведь не похороны, в конце концов! Давайте как-то повеселее! И хватит косточки соседям перемывать!

– Да мы ведь разговариваем, – вымученно улыбнулась ему жена. – Какого тебе еще надо веселья?

– Другого!

– Вечно ты… – Встав из-за стола, женщина с шумом и звоном принялась убирать посуду. – Все не так! И Саша вся в тебя! Кажется, я жизнь на вас положила… И все равно никак не угожу… О болезнях говорить – нельзя! О соседях – тоже не нравится!

– А почему мне эти дрязги и пересуды должны нравиться? – заметил отец. Укоризненный взгляд дочери на него не действовал. Ему доставляло удовольствие дразнить вспыльчивую и обидчивую жену, это продолжалось из года в год, нося однообразный характер.