Тривейн

Йан Гамильтон ласково потрепал по мокрой шерсти своего ретривьера. Огромный пес только что проделал путь по покрытой снегом тропинке и обратно, чтобы принести брошенную хозяином палку, и теперь преданно смотрел ему в глаза, ожидая похвалы.

«Прекрасное воскресное утро», — подумал Гамильтон. Еще десять дней назад он не был уверен, что сможет продолжить свои любимые воскресные прогулки, а уж тем более на берегу озера Мичиган.

Теперь все изменилось. Страх ушел, вернулась привычная бодрость, а вместе с ней и чувство уверенности в завершении начатого. Какая ирония судьбы! Единственный человек, которого он боялся, единственный, кто действительно мог всех их уничтожить, сам ушел с поля боя.

Или не сам?

Не важно, главное, что стратегия, которую предложил он, Гамильтон, сработала. Арон Грин чуть не упал со страху в обморок, Армбрастёр в панике заговорил об уходе в отставку, Купер... Ах, этот бедный, загнанный в угол, лишенный воображения Купер удрал в свои вермонтские горы, взмокший от ужаса.

И только он, Йан Гамильтон, продолжал держаться.

Честно говоря — прагматически говоря — он чувствовал свою безопасность, причем гораздо глубже, чем другие. Потому что знал: единственное, что надо делать, — ждать, пока Тривейн представит «сокращенную» версию своего доклада. Как только это случится, кто примет, кто может принять решение, позволяющее ему представить доклад в первоначальном виде? Да никто! Его одежда к этому времени будет уже гореть сверху и снизу с двух сторон. Тривейн окажется в ловушке — из-за компромисса, на который пошел, и нужды правительства в равновесии.

По крайней мере, так считает Уильям Хилл.

Большой Билли. Интересно, догадывается ли он, какую огромную роль — разумеется, не зная об этом, — сыграл он в развитии «Дженис индастриз»? Если бы догадался, без сомнения, лишил бы себя жизни. И все же это так: огромная ответственность за происходящее лежит на после Хилле. За все годы работы в Вашингтоне Гамильтон пристально приглядывался к нему. Оба они были советниками президента, правда, Хилл был старше, и Гамильтон не раз вчитывался в его слова, изъятые из протокола. Он помнил совет Билли президенту Эйзенхауэру по поводу кризиса «У-2» в Париже — в результате была отменена встреча в верхах. Гамильтон сочувствовал старику, когда Макнамара сумел убедить Кеннеди, что суждения Хилла касательно Берлина ошибочны, — результатом стала Берлинская стена. Он содрогнулся; когда эти маньяки из Пентагона убеждали сбитого с толку, податливого Никсона в том, что «проникновение» в Камбоджу совершенно необходимо — несмотря на громкие и настойчивые возражения Уильяма Хилла. Кентский университет, Джексон, совершенно разрушенный Объединенный комитет начальников штабов.

Йан Гамильтон чувствовал, что Хилл — тот человек, каким он мог бы стать сам. Может быть, станет — через несколько лет.

Надоевший всем.

Альтернатива же — власть и влияние «Дженис индастриз».

Чем он и занялся. Для всеобщего блага.

Ретривьер старался отделить веточку от упавшего сука: веточка оказалась довольно прочной. Гамильтон нагнулся, чтобы помочь собаке. Веточка не поддавалась. Пришлось постараться. Выпрямившись, он с удовольствием заметил, что, несмотря на все усилия, даже не запыхался.

Большой Билли. Большой Билли, который улетел в Чикаго — эмиссаром президента Соединенных Штатов. Они встретились как частные лица в отеле «Палмер-Хаус», потому что им было что обсудить. Были проблемы, которые беспокоили, задевали обоих. Президент искал встречи с Гамильтоном в Вашингтоне.

Так что возможно примирение...

Ретривьер нашел другую палочку. Эта новая отличалась от прежних: на ней сохранились острые выступы в тех местах, где кора была содрана. Пес впился зубами в дерево и заскулил. Нагнувшись, хозяин увидел, что из пасти собаки тоненькой струйкой сбегает на мокрую шерсть кровь.

* * *

Сэм Викарсон уселся на картонную коробку, в которую упаковывали вещи, и оглядел пустую уже комнату. Точнее, почти пустую: осталась кушетка — еще с тех времен, когда подкомитет въехал в это помещение. Переезд близился к концу. Исчезли столы, стулья, шкафы для хранения документов, как всегда исчезают подобные вещи, когда в них больше нет надобности.

Коробки были доверены Викарсону лично Тривейном. Председатель просил его проследить за их погрузкой в грузовик — тот самый, что должен доставить ценный груз к Тривейну, в Коннектикут.

Зачем, Господи Боже мой, они ему нужны?

Кому они вообще нужны?

Разве что шантажистам. И то едва ли. Досье по «Дженис индастриз» уже не представляло никакого интереса.

Те, другие, давно уже были перевезены из подвалов дома на Таунинг-Спринг, запечатаны в деревянные ящики с замками и оставлены под охраной. Насколько он понял, те досье отправились прямиком в подземелья Белого дома.

Выкрадены...

Они выкрадены Тривейном. Всеми ими...

Тривейн старался убедить их, что он ничего такого не делал, что он принял решение — как это он выразил-ся9 — «для всеобщего блага». Он забыл, что когда-то объяснял уже это решение другими словами: «синдром двадцатого столетия».