Трижды пестрый кот мяукнул

Что бы вы сказали человеку, так же известному, как английский король?

А потом я вспомнила, что уже встречалась с королем Англии: его королевским величеством Георгом VI, который оказался очень милым человеком, вовсе не таким, как на его портретах. Сначала он поблагодарил меня за возвращение редкой похищенной марки, а потом большую часть дня мы болтали о калии и о том, как осы переносят зиму.

Я же сказала – милейший человек.

Я все еще силилась найти слова, когда Лилиан Тренч толкнула дверь спиной и вошла в гостиную с подносом в руках.

– А, Хилари, – сказала она. – Если бы я знала, что ты к нам присоединишься, я бы принесла еще чашку.

Она вовсе не удивилась, не обнаружив меня на диване.

– Ты удивительно быстро пришла в чувство, – заметила она, бросив любопытный взгляд на шарф, все еще замотанный вокруг моей головы и прикрывающий один глаз. И добавила, ставя поднос на столик: – Осторожно, призраки. Их трудно разглядеть сквозь узоры ковра, но они любят соваться под ноги, бедняжечки.

Должно быть, я уставилась на нее с глупым видом.

– Призраки, – повторила она, наливая молоко в свою чашку и поднимая бровь с безмолвным вопросом, налить ли мне. – Они слушают.

Разумеется, я знала стихотворение мистера де ла Мара, в котором ночью путник стучит в дверь заброшенной дома. Даффи испугала меня до смерти, читая мне его вслух, когда я была совсем маленькой.

– Ты можешь не верить в них, – продолжила Лилиан Тренч, – но это не значит, что ты на них не наступаешь.

Я уставилась на ковер. Что-то двигается на фоне узора?

Трудно сказать, но я почувствовала себя не в своей тарелке.

Тем временем Криспиан Крампет, вернее, Хилари Инчболд, стоял неподвижно.

Если бы мне надо было описать его одним словом, как нам часто предлагали в шумной и зачастую жестокой игре девочек-скаутов под названием «Назови свой яд», я бы сказала: непримечательный.

Всем своим видом он словно извинялся за свое существование, и именно это странное ощущение, будто он одновременно здесь и не здесь, заставляло меня думать, что я его уже видела. Может, это ощущалось на фотографиях, которые мне показал Фрэнк Борли в издательстве «Ланселот Гэт» в Лондоне? От удивления у меня мысли попутались, так что я отложила эту идею для позднейшего осмысления.

Что Хилари Инчболд делает в доме Лилиан Тренч? Почему он прячется в шкафу?

Кто-то из них только что приехал из Лондона, буквально за несколько минут до меня. Мне нужно время на раздумья, и я решила, что оптимальный вариант для этого – задержаться в этом доме как можно дольше.

Большинство людей слишком застенчивы, чтобы отпускать комментарии по поводу человека, только что вылезшего из шкафа, но я не большинство людей.

– Должно быть, вам было тесно и неуютно, – сказала я. Судя по его позе и по тому, как он растирал запястья, это очевидно. – Хотите, я помассирую вам плечи? – предложила я, поставив все на кон.

Хилари Инчболд удивленно уставился на меня своими огромными глазами.

– Да, благодарю, – сказал он, усаживаясь в кресло и пытаясь выпрямить сутулую спину.

Я встала сзади и бережно взяла его за плечи. Его тонкие косточки напоминали птичьи, и я чуть не заплакала.

– Так неожиданно похолодало, не так ли? – светски заметила я, бросив взгляд на Лилиан Тренч, невозмутимо попивавшую чай с видом герцогини на приеме в Букингемском дворце.

Никаких сомнений, она опытный игрок.

Никто из них не ответил, но я почувствовала, как мышцы Хилари Инчболда начинают расслабляться под моими пальцами.

– Говорят, ветер дует к западу в сторону Роколла, потом меняет направление на северо-запад и дует с силой шесть-девять миль в час с периодическими порывами до десяти миль.

Эту информацию я почерпнула из прогноза погоды по радио.

Неужели это говорит Флавия де Люс? Флавия де Люс, презирающая светскую болтовню, как мангуст презирает змею, трещит о погоде в каком-то забытом богом углу Англии, просто чтобы вдохнуть искусственную жизнь в умирающую беседу?

Можете представить себе мое облегчение, когда Хилари Инчболд ответил:

– Да. Да, думаю, да.

Вся эта светскость действовала на нервы Лилиан Тренч. Я видела это по тому, как она резко поставила чашку на блюдце.

– Тебя видели… позавчера… когда ты выходила из Торнфильд-Чейза, – процедила она, обвиняюще выдвинув челюсть.

– Я знаю. Я видела, как у вас дернулась занавеска.

В эту игру могут играть двое.

В воздухе снова повисло ледяное молчание. Я уже поняла, что разговор с этой женщиной обречен на чередование заморозков и легкой оттепели: словно льды в немом кино о ледниковом периоде, то отступающие, то надвигающиеся в ускоренном режиме.

Мяуканье и царапанье сзади заставили меня обернуться. Снаружи на подоконнике на задних лапах стоял пестрый кот, скребясь в стекло.

– О, Томас Мор, – сказала Лилиан Тренч, подходя к окну и открывая раму. – Входи. А я-то думала, ты…

Значит, у этой женщины все-таки есть кот. По крайней мере, я предположила, что это ее, поскольку коты редко скребутся в чужие двери и окна.

Кот перешагнул через фрамугу, обращая на нас внимания не больше, чем его величество король на безымянных швейцаров, дежурящих у дверей.