Трижды пестрый кот мяукнул

Я подошла к столу и взглянула на телефон. На диске был написан номер: «Вестерн-1778».

– Да, – подтвердила я.

– Уверена?

– Вполне.

Как я могу забыть 1778? В этом году великий Антуан Лавуазье открыл кислород.

Вне всякого сомнения, я звонила именно в эту квартиру. В течение нескольких последних дней здесь явно кто-то был: некая мисс Летиция Грин, снявшая трубку и разговаривавшая со мной о лотерейном билете, принадлежавшем ее далекой родственнице, покойной Луизе Конгрив.

Мисс Летиция Грин, одна из наследниц Луизы Конгрив.

– Где-то должны быть бумаги, – сказала я. – Люди не могут жить без бумаг.

Но в результате тщательного обыска квартиры не было обнаружено ни единого листка. Это место напоминало декорации для съемок фильма, где вся обстановка была просто напоказ: грустные вещи несуществующих людей.

Может, в этом все дело.

– Как думаешь, что, если это просто прикрытие? – спросила я.

Милдред рассмеялась.

– Убежище? Может, ты и права. Для тех, кому есть что скрывать, например для Шерлока Холмса это обычное дело – обзавестись местечком, где можно недолго вздремнуть или хранить одежду для маскировки.

– Ты думаешь, мисс Грин – частный детектив?

Милдред провела длинным пальцем по подбородку.

– Частный детектив… – ответила она. – Или преступник.

Я вздрогнула. В этом месте было что-то такое, от чего у меня мурашки по коже бежали.

Обычно, когда копаешься в чужих вещах, это бодрит, но здесь, в пустом месте с пустыми буфетами и шкафами, мне было некомфортно.

– Особенно нечего изучать, – заметила я, неловко осматриваясь.

– Да, – согласилась Милдред. – Но мало – лучше, чем ничего.

Она увидела, что я в замешательстве.

– Например, этот хиогенес щетинистоволосистый, – объяснила она, указывая на растение. – Сразу видно, что за ним ухаживают. Хиогенесы, знаешь ли, нуждаются в заботе. Или они завянут.

Она потыкала пальцем в горшок, потом сунула его мне в лицо.

– Сухая почва, – сказала она. – Не поливали уже несколько дней. Вывод? Жилец покидал квартиру в спешке. То, что она забрала все вещи из шкафов, значит, что она не собирается возвращаться. Я полагаю, что это женщина, потому что мужчины редко выращивают хиогенесы щетинистоволосистые.

– Птичка улетела, – заключила я.

– Именно. Вопрос не в том, почему, а в том, куда? Давай-ка возьмем ноги в руки, Флавия, и воспоследуем ее примеру.

Такси ожидало нас у тротуара, водитель вертел шеей во всех направлениях.

– Эти полицейские падают как снег на голову, – сказал он, когда мы отъехали. – Нельзя им этого позволять. Куда?

– Флит-стрит, – ответила Милдред. – В «Телеграф».

– Я так и думал, – отозвался водитель.

20

Недалеко от собора Святого Павла, в той части города, которая пострадала от бомбежки, располагается офис «Дейли Телеграф». Хотя прошло уже десять лет, вокруг церкви все еще сохранились почерневшие обломки зданий, торчащие, словно гнилые зубы во рту старухи-герцогини.

Мы рассматривали расходящиеся от собора узкие улицы, утратив дар речи при виде этого зрелища.

Наш водитель резко свернул к тротуару и затормозил, выжидательно глядя на Милдред в зеркало.

– Благодарю, Берт, – сказала она, протягивая ему несколько банкнот. – Вы поистине жемчужина среди таксистов.

Берт просиял от радости и прикоснулся к кепке.

Мы секунду постояли на тротуаре, глядя на возвышающиеся башни «Дейли Телеграф».

– Их спроектировал тот же человек, который создал пилоны для моста Харбор-Бридж в Сиднее, – фыркнув, сказала Милдред, и я с умным видом кивнула.

Войдя в здание, мы поинтересовались, куда нам идти, и начали пробираться сквозь толпы людей по лабиринту ярко освещенных коридоров. Шум, производимый огромным количеством машинисток и шаркающими по мрамору туфлями, оглушал.

– Вот мы и пришли, – сказала Милдред, постучав в дверь со стеклянным окном.

В ответ тишина.

Еще раз постучав, она открыла дверь.

– Финбар Джойс? – уточнила она.

Я представляла Финбара Джойса пожилым морщинистым репортером в мятом макинтоше. В зубах сигарета, в руках – блокнот и карандаш.

Он оказался крупным молодым человеком во фланелевом костюме. Из-под кремового свитера выглядывал оранжево-синий галстук. Он скорее напоминал богатого рыбака в отпуске, чем репортера с Флит-стрит. Единственными признаками разгульного образа жизни были покрасневшие глаза и круглый живот, напомнивший мне надутый ветром парус.

– Милдред Баннерман, – представилась Милдред. – Мы говорили по телефону.

– А, чудесная миссис Баннерман, – отозвался Финбар, не вставая из-за стола и даже не поднимая взгляд. – Дело Инчболда.

Он взмахнул в сторону парочки подозрительного вида стульев.

– Вы его знали, полагаю, – продолжила Милдред.

– Я писал о его смерти, – ответил Финбар. – Не могу сказать, что я знал его, нет. Мы пересекались с великим человеком в клубах раз или два. Еще пару раз чокались бокалами. Мир книг и газет невелик, хотя вы можете думать иначе.

Хотя он обращался к Милдред, смотрел он на меня.

– Это моя знакомая Флавия де Люс, – представила меня Милдред.