Трижды приговоренный… Повесть о Георгии Димитрове

Димитров продолжает, обращаясь к Бюнгеру, так, точно в зале больше нет никого, только он и Бюнгер. Но теперь в его голосе — гнев и возмущение: восстание в Болгарии подавлено, все права и свобода народных масс уничтожены, в стране установлен военно-фашистский режим…

Опасный поворот! Димитров опять стал оратором.

Председательствующий поднял руку. Алый отсвет мантии пробежал по залу, Димитров замолк.

Как можно более спокойно Бюнгер обратился к подсудимому:

— Вас уже судили… Правда, не в Германии, а в Болгарии. — Он едва скосил взгляд в зал, мол, великолепная подробность, не правда ли, господа? И снова Димитрову: — Можете ли вы об этом что-нибудь сказать?

Димитров пожал плечами и небрежно, словно они сидели за мирной беседой в кафе, сказал:

— Я слышал, что меня в Болгарии приговорили к смертной казни. Более подробных сведений относительно этого не искал. Эти приговоры меня не интересуют.

В зале было так тихо, что Бюнгер, даже не глядя туда, чувствовал, с каким напряжением следят все за ним и за Димитровым. Заставляя себя сохранять прежнюю позу подчеркнутого внимания, тоном учителя, готовящегося поставить плохую отметку, он произнес:

— Но они интересуют нас, эти приговоры. Может быть, вы окольными путями информировались о них?

— Для меня эти приговоры не представляют интереса и не имеют значения, — сказал Димитров с таким вызовом, что Бюнгер оцепенел.

По залу словно пронесся ветерок, и все опять стихло.

— Я спрашиваю только, — повысил голос Бюнгер, еле сдерживая раздражение, — можете ли вы подтвердить изложенные здесь сведения о ваших судимостях?

Димитров вобрал в легкие воздух и решительно сказал:

— Ладно, в таком случае я отвечу на это…

Бюнгер с силой отодвинул от себя том обвинительного заключения.

— Ведите себя скромно и спокойно, — резко сказал он. — В противном случае вы у нас ничего не добьетесь.

Димитров говорит о терроре, вызвавшем восстание, о том, как восставшие под давлением превосходящих сил с боями отступали к границам Югославии. Опять говорит, обращаясь в зал, и Бюнгер опять заставляет его повернуться к суду. Он спрашивает, участвовал ли Димитров лично в восстании.

Димитров встречает вопрос, не меняясь в лице, смело смотрит на Бюнгера.

— Я активно, находясь на руководящем посту, принимал участие в этом восстании, — громко, неуступчиво говорит он. — Я несу за это ответственность и горжусь этим. Я сожалею только, что я и моя партия еще не были тогда настоящими большевиками, и потому мы не смогли успешно организовать и провести это историческое народное восстание с пролетариатом во главе…

Собирая материалы о Димитрове, я познакомился с книгой, которая поразила меня. Английский публицист коммунист Ральф Фокс в тридцатых годах написал литературно-критическое исследование о романе. Одна из глав книги посвящена разбору… ненаписанного романа о Димитрове. Автор подробно говорит о том, какими должны быть, по его мнению, герои, обстановка, сюжет романа. Ральф Фокс лично знал Димитрова, и потому особенно интересно, что он говорит о главном герое этого ненаписанного романа.

«…Димитров не родился во всеоружии для этой битвы в Лейпциге. Нет, всю свою жизнь он с огромным напряжением преодолевал и переделывал самого себя и в то же время боролся против… капитализма своего балканского отечества. Те из нас, кто помнит его после поражения болгарского восстания 1923 года, знают, через какие нравственные пытки он прошел в последующие годы. Он долго боролся сам с собой, беспощадно себя критиковал. Неудавшееся восстание показало, что он еще не был готов, еще не созрел для того, чтобы привести людей к победе, и он тяжело переживал свою ответственность за людские жертвы, за дело, потерпевшее временное поражение. Он открыл причины поражения в узком сектантстве, в оппортунизме социалистического движения на Балканах и неустанно совершенствовал себя, пока не освободился от этих пороков, пока не почувствовал себя большевиком, вооруженным опытом Ленина и рабочего класса России».

Свидетельство Ральфа Фокса приобрело в моих глазах особое значение, когда я узнал о его судьбе. В 1937 году английский коммунист, современник Димитрова Ральф Фокс героически погиб в Испании, недалеко от Кордовы.

Слушая новую речь Димитрова, Бюнгер забеспокоился: довольно этого ораторства! Надо заставить Димитрова давать показания, а не произносить речи. Он сделает это во что бы то ни стало!

XXV

У Бюнгера давно уже приготовлен вопрос о взрыве Софийского собора, напоминающем чем-то поджог рейхстага. И он, прервав страстную речь Димитрова, как можно более весомо и значительно спросил:

— По сведениям болгарского министерства внутренних дел, взрыв в Софийском соборе был организован тайным коммунистическим союзом. Что вы можете сказать в связи с этим?