Трижды приговоренный… Повесть о Георгии Димитрове

Ниточка, потянувшаяся от давних событий жизни и смерти Николы Димитрова, от событий, связанных с приездом в Софию его жены и двух дочерей, неожиданно для меня привела на Ленинградское шоссе в Москве, в квартиру Ольги Николаевны Димитровой, дочери Николы и племянницы Георгия Димитрова. Есть какое-то фамильное сходство — ив цвете глаз, и в чертах лица — у Ольги Николаевны со своим отцом и с дядей.

В 1923 году, после фашистского переворота, Лизу и двух ее девочек власти выслали в Советскую Россию. Лиза поступила на чулочную фабрику, перешла в партию большевиков. В 1934 году ее избрали депутатом Перловского райсовета, под Москвой. Ольга Николаевна окончила в тридцатых годах Институт инженеров связи.

В интересной, дружной семье показали мне письмо бабы Параскевы к Лизе от 19 января 1941 года, которое я хочу здесь привести.

«Милая Лиза, вспомни то время, когда ты была в Болгарии, как хорошо мы жили. Как мы радовались детям. Как вы хвалили то, что я готовила, — не потому, что кушанья были вкуснее тех, что готовила ты, но потому, что любовь прощает грехи, потому что ты меня очень любила и не хотела меня обидеть и говорила, что все хорошо. Радостно мне очень, Лиза, что ты сейчас имеешь двух внучат и радуешься им. Это новая жизнь для тебя… Желаю тебе быть живой и здоровой, дождаться правнучат, как я сама дождалась правнучат и радуюсь, думая о них. Целую вас, ваша мама».

В этом ее, как будто совсем незамысловатом письмеце, написанном накануне величайших испытаний для миллионов и миллионов людей, — вся она, мать, умеющая любить, дающая силы тем, кто нуждался в ее заботах, добрая и неуступчивая перед злом и невзгодами…

В конце мая на XXII съезде Болгарская социал-демократическая партия была переименована в коммунистическую партию («тесных» социалистов) и присоединилась к III, Коммунистическому Интернационалу. Съезд принял программную декларацию, в которой давался анализ империализма — последней стадии капитализма. В этом документе партия восприняла важные принципы Маркса и Ленина. В декларации были и существенные недостатки, в частности не рассматривался вопрос о роли трудового крестьянства. Но документ этот определил политические позиции партии.

На съезде не было одного из старейших руководителей партии, Киркова — Мастера. Он лежал тяжело больной. Георгий с горечью думал о том, что этот удивительный человек уходит из жизни в то время, когда особенно нужен партии, и что он, Георгий, многим и многим обязан ему.

Врачи-коммунисты, лечившие Киркова, еще летом 1918 года предупредили Деда и других руководителей партии, что у больного рак. Две операции не дали результатов.

Девятнадцатый год проходил в заботах и тревогах и все еще не приносил того, о чем думалось весной: свободы. Летние месяцы промчались в предвыборной сумятице. Коммунисты получили на выборах сто двадцать тысяч голосов избирателей и сорок семь мест в Народном собрании. Земледельческий союз — сто семьдесят шесть тысяч голосов и восемьдесят пять депутатских мандатов. К власти приходил Земледельческий союз, приходил как противник, а не как союзник. Стамболийский отказывался от союза с компартией и включал в правительство министров-реакционеров. Словно какая-то фатальная сила то сталкивала, то с неумолимой жестокостью разъединяла их. Георгий понял, что неизбежны новые испытания, и готовился к жестоким преследованиям.

Стало известно, что в больнице умирает Мастер. Георгий пришел к нему и увидел строгое, изможденное лицо, прежде полное жизни. Опустился на стул рядом с постелью. Боялся потревожить умирающего и, взяв его руку, молча смотрел в дорогое лицо.

— Общеделец Крыстю Пастухов стал министром в правительстве Стамболийского, — тихо заговорил Мастер.

— Да, — этот социал-демократ… — Георгий замолчал, боясь, что политические разговоры утомительны для больного.

— Говори, говори… — едва слышно прошептал Мастер. — Для меня это — жизнь.

— В первый же день своей карьеры он усилил цензуру и террор, — с презрительной усмешкой сказал Георгий.

— Дали ему саблю в руки… — сказал Мастер. — Теперь он разоблачит себя, как враг рабочих.

Короткое свидание подходило к концу. Мастер спросил:

— Как в России? Смогут ли большевики справиться с тяжелой индустрией? Это самое важное… — И совсем ослабевшим голосом едва слышно промолвил: — Георгий!.. Мы должны идти под знаменем Ленина, под знаменем большевиков!..

Это было его завещанием.

Так шел этот тревожный девятнадцатый год…

Двадцать четвертого декабря всеобщая народная демонстрация затопила центральные улицы города.