Тризна

Если ты получил от мира талант, знания, так верни ему этот дар не как плохонький клепальщик или пильщик, а как Гельмгольц, как Фарадей, как Либих, Пастер, Кох… Но почему в этой череде так мало русских имен? Нам не до того, нам угоднее творить из себя не гениев, а мучеников! Хотя только гении и могут подарить работникам досуг и достаток. И единственная высокая миссия любого народа – поставлять миру гениев. А Пушкин? Он вернул свой долг народу? Да, тысячу раз да. А если ты не согласен, значит, ты считаешь рабочий люд скотиной, которой нужен только корм да ветеринар.

Мы столько бичевали лицемерие, но что, если я хотя бы на пороге смерти признаюсь, кого я на самом деле люблю? Забитого, невежественного, прижимистого? Нет, храброго, щедрого, умного – за это мы и выбрали друг друга.

Мы все просто дети, благородные дети. Но наши-то преследователи, воображающие себя взрослыми, тоже пребывали в ослеплении, будто страх способен заглушить в людях жажду красоты. Красота может быть побеждена лишь другой красотой, и в моей душе почти на равных боролись красота жертвы и красота знания. Но эти государственные мужи, вместо того чтобы соблазнять «смутьянов» научным, культурным поприщем, наоборот, изгоняли их из университетов с волчьим билетом – словно нарочно вынуждая сражаться до последней капли крови.

А остановить тягу молодости к красоте так же невозможно, как подавить приливную волну: пока существует гравитация, до тех пор даже рябь на лужах будет тянуться к светилам.

На словах-то мы тоже сетовали на оскудение талантами, но не сами ли мы были причиной этого оскудевания, заставляя высшее служить низшему? Зато если ты приходил к мужикам агитировать в лаптях, то встречал только насмешку: куда ты, сиволапый, лезешь учить – ты что, поп? Или не лучше: как, ты в городе мастеровой, а идешь землю пахать – так ты дурак или мазурик? Но если кто-то догадается, что ты молокан, беспоповец, бегун, субботник, штунтидст, обнищеванец или какой-нибудь еще сектант, тогда ты сразу находишь понимание: если для Бога, дело другое. А люди жертвы недостойны, это они о себе понимают очень хорошо.

– Так куды дальше-то, барин? Мы уже на чистую воду выгребли.

Куда ж нам плыть?

– Давай постоим, подумаем.

Оказалось, непогода улеглась, и Маркизова лужа переливается розовым и перламутровым, – какая жалость, что я не Куинджи!

Выгребли как в песне: там за далью непогоды есть блаженная страна.

Но я не могу остаться в этой блаженной стране.