Тризна

Я знал, что я не должен бродить по городу, потому что кому-нибудь из предателей, перешедших на сторону правительства, могла быть известна моя наружность, но я безо всякого смущения пошел на это нарушение партионной дисциплины: у меня было твердое чувство, что я за все расплатился и теперь имею полное право пройти по Фонтанке мимо Третьего отделения – мне хотелось прорепетировать, сумею ли я миновать часовых, не переменившись в лице. Для врагов у меня всегда был приготовлен тяжело постукивающий по груди револьвер в петле, как топор у Раскольникова, а для товарищей в душе у меня сегодня не отыскивалось никакого тепла: ведь я для них сейчас был только орудием исполнения приговора, демонстрацией бессилия власти и нашего могущества. Это для меня мое покушение было делом чести, поединком, смывающим унижение, а их заботило прежде всего пропагаторское эхо. Что, если мой выстрел поднимет на дыбы всю Россию?..

Но меня это уже не касалось. Ни товарищи, ни Ольга – я уже со всеми расплатился.

Я поравнялся с домом Безобразова, где собирал свой передовой салон поэт Плещеев. «Вперед без страха и сомненья на подвиг доблестный, друзья! Зарю святого искупленья уж в небесах завидел я!» И это пустозвонство у нас считалось поэзией, и еще находило подражателей! Банальность наших поэтических вкусов более всего и порождает недоверие к нам людей хоть сколько-нибудь искушенных. Некрасов, а не Маркс и не Бакунин был нашим истинным учителем. «И пусть под знаменем науки союз наш крепнет и растет…» Моего друга Инженера более всего и сердит наша склонность клясться наукой: «Какое отношение вы имеете к науке, сборище недоучек! Да и учились-то вы такой белиберде, что лучше бы, пожалуй, и вовсе не учились. Правоведы, филологи – вы все учились тому, что существует исключительно в выдумках! Сельское хозяйство изучали по Некрасову, промышленность по Марксу, да ведь и самый ваш бородатый пророк такой же Некрасов, только борода гуще: маскируется под ученого, а сам думает, что булки в статистических таблицах растут. А история ваша либо сказки, либо лизоблюдство, что охранительное, что радикальное, только разным кумирам кадите. Удивляюсь – тебя-то какая чума занесла к этим обормотам, за тебя же математики с физиологами боролись!»

Как какая чума – честь, красота. Если только это не одно и то же.