Собирал вокруг себя Петлюра младших атаманов, давал им французские деньги, те скликали к себе дезертиров, жуликов, бандитов, всех кому пограбить, да покуражиться хотелось.
Младшие атаманы денег своим помощникам уже не платили, живите, мол, как знаете. И собирали младшие атаманы Лыхо да Кныши небольшие банды, обещая им богатую наживу, грабежи, погромы и разгул.
И шли из темных деревень темные люди на эту приманку.
И гуляли бандиты по всей Украине, грабили, резали, насильничали во славу батьки Петлюры! За освобождение родной Украины!
Вот такая-то и была правда и такие-то люди собирались по ночам в хату Колькина отца.
К этой ночи шли большие приготовления. Пеклись пироги, доставали из погреба самый лучший старый самогон-сахарный. Убирали хату, как перед большим праздником.
Колька вертелся тут же, твердо решив не уходить из хаты в эту ночь.
Ночью, когда хата набилась до отказу, отворилась дверь и вошел неведомый человек. Одет богато, росту большого, глаза, что угли горячие, голос — ровно из бочки. И оружием обвешен кругом.
Как вошел — все поклонились низко, а Колькин отец взял гостя под руки и повел в красный угол.
Колька, спрятавшись за широкими спинами гостей, аж рот раскрыл от удивления! И не так на самого атамана (а то был атаман Лыхо), как на диковинное оружие его. И в самое сердце поразила его — винтовка. Не винтовка, ну не больше пистолета старого, словом обрез бандитский.
И до того полюбился Кольке обрез, что, позабыв про отца, вышел он из-за спин, подошел к страшному атаману и, положив руку на обрез, молящим голосом произнес:
— Дай!
Страшный атаман, захохотав во всю глотку, вынул обрез и дал Кольке.
Колька крепко ухватил руками обрез и повернулся было, чтобы дать ходу. Грозный голос Лыха остановил его.
— Ты куда это, паскуда? С моим винтом да текать? На што ты его просил?
— Воевать пойду — ответил дрогнувшим голосом Колька — стрелять буду.
Хохот гостей потряс всю хату.
— Воевать? стрелять? — все громче закатывался атаман. — Да тебе сколько годов?
— 13 — ответил за Кольку отец и хотел было вытолкнуть сына за дверь, но атаман остановил его.
— Погоди ты!
И обращаясь к Кольке:
— Так воевать говоришь? Добре. А я как раз себе боевых ребят подбираю. Пойдешь ко мне? Вместе воевать будем.
— А обрез не возьмешь? — проговорил уже совсем осмелевший Крлька.
— Не возьму! Твой будет!
— Пойду.
Весь красный от восхищения и смущения, пулей вылетел Колька из хаты, чтобы посмотреть на свободе обрез. Свой обрез!
II
Далеко, далеко — в самой чаще леса — расположилась банда батьки Лыха.
Через болота протоптаны тропы — нет другого пути! И не добраться некому до становища.
Ничего не боятся бандиты. Песни поют, гармоникой забавляются. По вечерам костры разжигают, рекой самогон льется, звенят удалые песни, идет дележка награбленного.
А когда надоест хорониться в темной чаще, выведет их батька Лыхо на широкую дорогу и пойдут гулять во всю удалые сынки.
Тут не соскучишься.
Колька вот уже вторую неделю, как живет в атамановой землянке. Крепко любит его атаман, никому в обиду не дает. Оно, правда, трудно Кольку обидеть — враз пальнет из обреза своего.
— Храбрый вояка будет — говорит атаман. — Вот помру я, — так будет у вас атаманом сынок мой богоданный. Не хуже меня, даром что ростом не вышел.
И Колька, с любовью глядя на огромную фигуру Лыха, тихонько вздыхает.
— Где уж ему! Хоть бы чем-нибудь на батьку походить. Да где там! Ни в жисть!
Атаман Лыхо представляется мальчику самым храбрым из всех, кого он видал, самым сильным, и самым справедливым. На дурное не пойдет батька. Никогда. Лучше помрет. И Колька дает себе слово, как вырастет — стать таким же.
А уж как полюбился атаману мальчик и сказать нельзя. То ли сына своего вспомнил (умер он трех лет от роду), то ли за любовь Колькину к нему, к атаману, то ли за смелость да удальство.
Куда едет — берет с собой. Стрелять учит, верхом ездить учит. Смотрит за ним, как нянька. Даже штаны зашивал Колькины, только ночью, чтоб никто не видал.
Долго ли стоять удалым сынкам на одном месте? Руки зачесались, зубы разгорелись, больше силы терпеть.
А атаману того и надо. Время выдержал — готовы молодцы. Можно и двинуть.
И под веселые песни, свист, ругань, стрельбу выезжает на работу банда батьки Лыха.
III
— И когда ж этому конец будет? Едешь, едешь, как за ветром и поймать никак нельзя. И что это, товарищ политрук, объясни ты мне, за бандита такая? Никак в толк не возьму. Сами крестьяне, из крестьян вышедши, а против советской власти идут, которая тоже за крестьян горой стоит. Никак не пойму.
— Понять немудрено — отвечает политрук красноармейцу. Ну, братва, придвигайся ближе, сейчас расскажу, что за банда такая. Петро, поглядывай за картошкой!
У костра собралась группа красноармейцев. По их усталым, измученным, давно не мытым лицам видно, что не легко достается им эта бесконечная погоня за бандой.
И правду сказать, с кем только не бился славный полк N-ской кавалерийской дивизии 1-й Конной Армии.
С Мамонтовым, с генералом Деникиным, поляков бил, Врангеля — барона загнал в трубу, и вот теперь с бандами.