Трое

Мари-Кастий!

Я уехал. Ты имеешь полное право злиться.

Наверное, ты назовешь меня эгоистом, последним гадом, засранцем. Опять-таки имеешь право.

Но это мой выбор.

Другой женщины у меня нет. Я никого не встретил.

Я болен.

Луиза все тебе объяснит. Не ругай ее. Я запретил ей рассказывать.

Я не хочу, чтобы вы с Валентином смотрели, как я превращаюсь в лабораторную крысу. Деградирую. Я не хочу, чтобы вы потом вспоминали меня прикованной к больничной койке развалиной. Ты знаешь, я ненавижу больницы, и я горд, как Артабан[146]. Ты часто повторяешь: «Милый, ты у меня гордец вроде Артабана». Да, я гордец, но и трус тоже – не желаю подыхать у вас на глазах.

Умоляю, не ищи меня. Сначала со мной будут два друга детства.

Я схожу с ума от мысли, что не увижу, как будет взрослеть наш сын, и не состарюсь вместе с тобой, но тут уж ничего не поделаешь.

Ты знаешь, что я не верю в Бога, и для меня немыслимо попасть в ящик, над которым кюре помашет кадильницей, а потом незнакомые мужики потащат его на кладбище. Или – хуже того – коллеги. Предпочитаю утопиться. Так и поступлю, когда почувствую, что момент настал.

Я не буду винить судьбу. Умоляю, никогда не надевай черное, носи свитер в красных ромбах, мой любимый. Сори деньгами. Ни в чем себе не отказывай. Не будь вдовой. Встречайся с мужчинами, развлекайся. Жги свечу с двух концов и радуйся солнцу. Ради меня.

Этьен

65

Сентябрь 2000

Утро понедельника. Две недели свободы. Эмманюэль уехал с чемоданом вещей.

У Нины есть время подумать, оглядеться, встряхнуться. Аллилуйя…

Кухарка в отпуске. Отправлена на Мадейру.

Мечта и реальность совпали. Алилуйя!

Разница во времени между Францией и Австралией – десять часов, от Эмманюэля ее отделяют двадцать часов на самолете. Вечером он взлетит из парижского аэропорта. И не сможет звонить ей целых два дня.

С прошлого ноября муж Нины никуда не ездил, чем непомерно сузил пространство ее свободы. Она должна быть дома к возвращению мужа с работы, иначе последуют нудные упреки: «Где ты была? С кем? Зачем я стараюсь, дарю тебе мобильник, если ты держишь его выключенным? Люблю тебя».

О командировке в Сидней он сообщил ей за два дня до отъезда.

– У меня плохая новость, милая. Придется бросить тебя на две недели. Я до последнего момента пытался отменить поездку, но ничего не получилось. Контракт на огромную сумму. Плохо только, что не будет Натали… Ты остаешься совсем одна.

Сначала Нина решила, что Эмманюэль пошутил и закончит длинную тираду ликующим восклицанием: «Та-да! Попалась! Никуда я не еду! Мы будем одни, моя маленькая женушка и я. И на этот раз заделаем младенчика!»

Нина поверила в реальность счастья, только увидев билет в паспорте, лежавшем рядом с рубашкой мужа. Он действительно уезжает.

«Не показывай, что радуешься…»

Она захлопала ресницами и ответила невиннейшим тоном:

– Не волнуйся, милый, две недели пролетят быстро.

– Могла бы немножко поумолять меня остаться.

Он улыбался и вроде бы шутил, но и укорял ее.

Эмманюэль то и дело изображал непо́нятую всем миром жертву, выдерживая при этом ироничный тон, чтобы все считали его милым парнем.