Трое

Мари-Кастий три недели назад была рядом с Этьеном, когда стало известно о зловещей находке в озере. Он побелел как полотно. Произнес несколько раз:

– Я ее видел, я ее видел, я не псих.

– О чем ты говоришь, милый? Что ты видел?

– Машину.

«Сколько раз он просыпался, зовя Клотильду? – думает Мари-Кастий. – Это убило его. Разрушило. Клотильда Марэ выгрызала внутренности Этьена, как голодная крыса, а умирая, потянула за собой, подтолкнула к краю могилы».

Он должен узнать. Мари-Кастий кожей чувствует, что это жизненно важно. Возможно, все изменится, если он узнает, что не виноват в исчезновении девушки. Можно ли обратить вспять реки? Иногда – безусловно. Существуют ведь обратные течения.

Надо вернуться домой. Только Валентин может передать информацию отцу. Мари-Кастий подозревает, что Этьен с ним общается. Сын привязывает его к миру живых. Ее муж уехал с Ниной и тем, вторым, другом, потому что они его прошлое, а не настоящее. Эти люди – призраки.

Мари-Кастий садится в машину и повторяет вслух то, что собирается сказать сыну: «Родной мой, когда папа позвонит, да, я знаю, что он тебе звонит, передай ему следующее: мужчина сделал признание касательно машины в озере. Скажи так: один человек взял на себя вину насчет машины из озера. Твой отец поймет».

«Валентин будет задавать вопросы, – сокрушается Мари-Кастий. – Захочет узнать детали дела. Дьявольщина! Что мне отвечать! Черт, черт, черт!»

Она резко тормозит и останавливается у обочины. Роняет голову на руль и рыдает как помешанная. Ну не может она сказать своему четырнадцатилетнему сыну: «Когда твой отец был молод, от него забеременела девушка, потом она исчезла – в вечер их свидания. Он мучился этим всю жизнь и… сбежал умирать вдали от нас».

В кармане вибрирует телефон, она видит на экране незнакомый номер, сморкается и отвечает.

– Это Нина…

Палермо. Температура 18 ^оС – если сумел защититься от ветра. Мы с Этьеном лежим на пляже Аренелла, в двух шагах от нашего пансиона. Я рисую на песке забавные дома с косыми стенами, а он смотрит на море. Вдалеке вышагивает по воде Нина. Итальянская зима прекрасна.

– У тебя есть все, что требуется? – спрашиваю я.

– Да. – Он отвечает односложно. Не отводя взгляда от линии горизонта.

– Проголодался?

– Нет.

– Боли?

– Нет.

– Позвонить кому-нибудь? Может, твоим родителям?

– Нет. Отец меня не любит.

– С чего ты взял?

– Просто знаю. Наверное, ему не нравится моя рожа. Или дело в том, что у меня всего один ребенок. Было бы двое или трое, кого-нибудь я любил бы меньше других. Любовь – дело темное.

– Я не видела отца с тех пор, как написала «Общих детей». Вечность назад…

– Скучаешь по нему?

– Невозможно скучать по незнакомцам.

– Он знает, что ты на самом деле женщина?

Вопрос Этьена застает меня врасплох.

– Даже мама не знала. И это главная моя боль… Я позволил ей уйти, не сказав правды.

– Луиза… знает, что мы в Палермо?

– Она знает все. Попросить ее присоединиться к нам?

– О нет! Только не это. Когда я умру… сделай операцию. Я знаю, что ты не решился из-за меня. Боялся, что я не так на тебя посмотрю. Я помешал тебе.

– Ты ни при чем, Этьен. Все гораздо сложнее.

– Поклянись, что сделаешь.

– Не могу.

– Луиза пойдет с тобой? Если ты все-таки решишься, она будет на операции?

– Да. Она ждет встречи с Виржини уже тридцать лет.

– Ну так поклянись, дурак.

– Клянусь.

– Моим здоровьем?

– Вот еще, ты умираешь, какая же это клятва?

Мы хохочем.

Нина мчится к нам, как будто за ней гонится зомби, а добежав, не может произнести ни слова, только дышит со всхлипами, как перед приступом астмы.

Этьен взрывается:

– Ты совсем рехнулась или как?! Разве можно так бегать?

– Но… но… Этьен… Клотильда… все закончилось…

* * *

Мать Клотильды Марэ сидит на диване. «Я не рассталась с ним после исчезновения моей девочки…» – думает она.

Двадцать три года…

Кое-что она подкрасила, переклеила обои в столовой, купила новый ковер в спальню, но оставила старый диван.

Ее муж безостановочно ходит по комнатам первого этажа. Наверное, обдумывает ход процесса, планирует разговор с адвокатами. Так он сопротивляется, ищет в душе дочь. Живую. Он наверняка захочет доказать, что Клотильда себя не убивала, что мужчина за рулем был пьян. Или кое-что похуже.

Но я знала, что моей дочери было плохо, и заявлю об этом на суде. Скажу, что Бернар Руа стал побочной жертвой.

Как мы.

Все мы – жертвы исчезнувшей.

Вот уже двадцать три года я для окружающих – мать Клотильды Марэ. Мать девушки, испарившейся 17 августа 1994 года. Мать девушки, которая отвергла свою семью. Мать, явившаяся на телевидение и выложившая зрителям все о своей жизни.

Никто не знает моего имени. Так происходит с родителями всех пропавших детей. Мы просто «родители такого-то или такой-то…». Нас отстранили, когда исчезли наши дети. Ушли и не оставили адреса. Двадцать три года назад я лишилась имени, а теперь превратилась в старуху. Пенсионерку.

«Ну вот, все кончено…» Так поется в одной песне. Никогда ее не любила, слишком уж грустная.