Трое из ларца и Змей Калиныч в придачу

– Взял бы я твою душу, токмо не мне она принадлежит. Взял бы я латы да оружие, но без надобности оно мне. Взял бы я звезду-печать, да не мной она дарена. За жизнь нужно жизнью платить.

Вот тут, скажу честно, жим-жим меня и взял. Ну, умирать-то все равно когда-то придется, вот только хочется почему-то до пенсии дожить, внуков понянчить. Тут чужую девчушку на руках держишь, а душа соловушкой поет и теплом наполняется, что уж про своих-то говорить? В общем, замялся я. Кто бы подсказал, как быть?

А дед, зараза, стоял и сверлил меня, ни разу не мигнув своими буравчиками. Я посмотрел на малышку, увидел, как она мило улыбается, как агукает, как палец мой сжимает. Эх, двум смертям, как говорится.

– Бери мою, – сказал, а сам словно в воду с обрыва сиганул. Даже глаза закрыл.

– Руку дай, – потребовал дед.

– Вам целую или, может, только кистью обойдемся? – пролепетал я, холодея внутри, аж пот выступил на лбу. Как-то не был я готов к такому повороту событий.

– Шутник, однако, – дед хмыкнул, протянул вперед свою костлявую правицу. – Не тяни, не время шутки шутить.

Была не была. Я осторожно переложил малышку в левую руку, правую протянул вымогателю, глаза зажмурил. Не хочу видеть, как меня конечности лишают.

Укол в палец пронзил молнией. Нет, не то, чтобы я уколов боялся, просто неожиданно как-то произошло все. Я открыл один глаз, затем второй. Дед приложил к моему пальцу золотую монетку, в которую кровь впитывалась, словно в губку. Когда металл покраснел, цвет его стал насыщенным алым, дед отнял монетку, положил в кошель на поясе.

– Вдругорядь идти будешь, две монеты неси, – предупредил он. – Ибо должон.

Дед развернулся и поковылял сквозь туман, который тут же начал растворяться. Вместе с ним старик и пропал. Ни имени своего не оставил, ни попрощался. Странный он какой-то!

Вместе с туманом пропал не только таинственный старик, но еще и темень. Я стоял в том месте, куда вывела меня мавка. Лучи солнца скользили по листве, только уже с другой стороны. Вечер? Так быстро? А кто это стоит ко мне спиной, сгорбившись, как столетняя старуха?

– Устина, – тихо позвал я.

Мавка вздрогнула, резко повернулась всем телом, заломила руки и молнией метнулась ко мне, чуть с ног не сбила, шальная. Она дрожащими руками приняла у меня ребенка, шепча одно и то же:

– Доченька, доченька моя.

Девочка оставила, наконец, мой палец, потянулась ручонками к маме, заулыбалась пуще прежнего, заагукала, запузырила ротиком. Милашка какая!

Чтобы не мешать, я отошел в сторонку, присел возле рюкзака, пытаясь унять дрожь в коленках. Только теперь до меня дошло, сколько силушек богатырских отнял этот переход. Такое впечатление, что дед у меня не каплю, а литра три крови забрал. Или это тропа все силы высосала?

Додумать эту мысль я не успел.

Провалился в сон.

ГЛАВА 18

Знаете, было довольно интересно наблюдать, как Устина нянчила свою дочь. Хотя, с другой стороны, ничего необычного в этом не было, разве что ребенок рос очень быстро, буквально на глазах, а мать при этом совсем не кормила ее. Наверное, сказочные сущности питаются совсем не так, как живые люди. Нам на занятиях об этом что-то рассказывали, только вот из моей головы выветрилось все. Или не попадало совсем.

Мы сидели на берегу все той же реки, в которой мавка выловила меня. Ее дочь уже начала делать первые шаги, неуклюже спотыкаясь и шлепаясь на попку. Устина счастливо улыбалась, всякий раз помогая ей подняться. Она соорудила для девочки платьице из трав и цветов, и теперь казалось, что по земле топает букет, из которого торчат ручки, ножки и милая головка с длинными волосиками. Ночь выдалась теплой и звездной. Огромный диск луны пронизывал своими лучами листву, так что весь мир становился каким-то призрачным, почти нереальным. Где-то в стороне от нас неизвестные певуньи в три голоса выводили песню, доселе мной не слыханную. Красиво так выводили, профессионально.

– Кто это поет? – спросил я, когда наступила очередная пауза. Нужно было спрашивать о главном, а мне не хотелось, так было хорошо сидеть в хорошей компании под луной. Устал, наверное.

– Русалки, – ответила Устина, качая на коленях малышку. – Скоро пожалуют в гости, на дочурку мою полюбоваться.

– И как думаешь ее назвать?

– Не знаю. Пусть водяной имя ей наречет.

– Почему он?

– Тебе нельзя, – виновато улыбнулась мавка. – Если человек имя потерчате наречет, оно тогда превратится в ангелочка.

– Разве это плохо?

– Не знаю. Только после этого я больше никогда доченьку не увижу. Не положено нам будет встречаться. А так через восемь лет она превратится в мавку, и мы всегда будем вместе.

– Думаешь, для ребенка так будет лучше?

– Я еще не думала над этим.

Повисла пауза. Мне нужно было задать несколько неудобных вопросов, но Устина так радовалась, так играла с девочкой, что мне стало неловко прерывать идиллию.

– Не томи себя, – мавка вроде бы и не смотрела на меня, а читала, не хуже открытой книги. – Спрашивай, что хотел.

– Я про старика, который нас пропускать не хотел без платы, – отважился, наконец, я. – Кто он?