Трое из навигацкой школы (Гардемарины, вперед - 1)

Потом она словно опомнилась, выпростала плечо из Сашиной руки.

- Да живы они. Что им сделается-то? Отвернитесь... Она распахнула епанчу, запустила пальцы за лиф и вытащила мелко сложенную записку.

- Вот.

"Голубчик мой, Саша! Не хотела навлекать на тебя беду, да, видно, судьба моя такова - нести близким моим печаль. А ты - близкий, верь слову. Встречу нашу на болотах никогда не забуду. Но знай, тебе угрожает страшная опасность, какая - у Лизы спроси. Береги себя, а то некому будет по мне в России плакать. А в католички не пойду. Буду жить в вере истинной, а там... что Господь даст. А".

Он прочитал все одним взглядом, половины не понял, буквы прыгали по бумаге, словно рысью скакали, перо продырявило бумагу и рассыпало бисер клякс. Стремительное письмо, на одном вздохе писано. Одно ясно - не пойдет она за Брильи. Грусти, француз! Саша перевел дух, поцеловал записку и принялся теперь уже внимательно разбирать фантастический Анастасьин почерк.

- Где это писано?

Лиза вполне оправилась и даже удовольствие стала находить в своем положении. Уж, наверное, этот молодой красивый человек сможет как-то определить ее судьбу.

- Писано это в трактире... то есть в гостинице на границе, - сказала она степенно. - Утром я причесываю барышню...

- Где сейчас Анастасия?

- Далеко. Наверное, в самом Париже. Француз-то вначале воротиться хотел. Назад! В Петербург! Бесчестье! Ровно сбесился, ногами топал. Я барышню причесываю...

- Что ты заладила... причесываю... Ты дело говори! Лиза поджала губы и невозмутимо продолжала:

- Утром я причесываю барышню, а он ворвался. Бледный, без парика, в одной руке камзол, а в другой страницы, из книги вырванные. Анастасия Павловна вроде бы удивились, но спокойно так спрашивают: "Сережа, ты ошалел? " А француз камзол ей под ноги бросил, а сам читает страницы: "Что это? Во имя всевышнего... Золу видеть - болеть от простуды! Зонтик потерять обманутые надежды! " Анастасия Павловна страницы из его рук вынули и читают: "Зрачок видеть - попасть впросак". Сережа, по-моему, это сонник".

Несмотря на драматизм ситуации Саша принялся истерически хохотать, представленная Лизой картина встала перед глазами, как живая. Девушка тоже хихикнула, уважая Сашино состояние.

- Француз кричит: "Я этого дела Лес... Лек... Лестоку не прощу! Он украл бумаги, а взамен это подсунул! " А барышня с сомнением спрашивает: "Но откуда Лесток взял сонник? " А Брильи: "Бумаги похитили в охотничьем особняке. А похититель - последний русский, вот кто! Он - лестокова ищейка. Мы едем в Петербург! " А барышня как ножкой топнут: "А меня куда? Лестоку? В обмен на бумаги, которые ты вез? " Потом у них истерика, француз ножки им целовал...

- И она позволила? - ревниво воскликнул Саша.

- Мы француза выгнали, - с кокетливым смешком продолжала Лиза, сами сели письмо писать. На словах барышня велели сказать, что еще угрожает опасность тому юноше, что в театре у Анны Гавриловны лицедействовал.

- До этого юноши Лесток не доберется. - Саша спрятал записку на груди и сразу стал озабоченным: - Вот что... Здесь тебе оставаться нельзя. Я должен нанести визит одной даме. Пойдешь со мной. Ты знаешь госпожу Рейгель?

- Веру Дмитриевну?

- У нее тебе будет спокойнее, а там что-нибудь придумаем. Оденься только поприличнее. Уж больно наряд-то тебе велик.

Саша прошел в кабинет Друбарева. Старик поднялся к нему навстречу, ожидая объяснений, но вместо этого услышал деловым тоном произнесенную фразу:

- Посоветуйте, как я могу похлопотать аудиенцию у вицеканцлера Бестужева?

И тут Саша увидел, что выражение "глаза полезли на лоб" отнюдь не гипербола, потому что если глаза Лукьяна Петровича остались на месте (при этом они как-то уменьшились и потемнели), то очки сами собой подпрыгнули и уместились на высоком морщинистом лбу их владельца.

- Да зачем тебе, прыткий юноша, вице-канцлер? С какими такими вопросами ты предстанешь перед их милостью?

- В этом свидании вице-канцлер заинтересован не меньше меня, поверьте. Замятин мог бы помочь? Лукьян Петрович, батюшка, я вам вручаю судьбу мою.

Услышав "батюшка", Друбарев сморщился и полез в карман за платком. Он долго кашлял, сморкался, очки сползли на переносицу, но выражение оглушенности так и осталось на лице доброго старика.

- Драгуны ведь с обыском приходили, Сашенька. Кричали:

"Арест! " Потом еще наведывался Лядащев-господин. Вот ведь дал господь фамилию!

- Не могу я от вас съехать, -сказал Саша удрученно. - Я подписку давал.

- Во-она... съехать! И думать забудь! Я побеседую с Замятиным. Однако ж никакого обнадеживания дать не могу...

Саша низко поклонился и поцеловал пухлую, усеянную коричневыми крапинками руку Друбарева. Первый шаг сделан. Может, и не шаг еще, а только нога занесена для этого шага. Но коли занесена, так и опустится, сделал один шаг, сделаешь и другой. Так и дойдешь до светлых чертогов вице-канцлера.

А пока в другие чертоги к милейшей госпоже Рейгель. В целях конспирации Саша шел порознь с Лизой, бедная камеристка бежала по другой стороне улицы, очень боясь потерять резвого гардемарина в толпе.