Трое из навигацкой школы (Гардемарины, вперед - 1)

- Младенцы-то где? - растерянно спросила попадья бабушку Наталью, словно та недоглядела за доверенными ей внучатами и теперь должна была оправдываться в своей оплошности.

Когда семья священника впряглась в тележку и потащила бабушку на анашкинский двор, в деревне стоял гвалт, как на пожаре.

- Везите Наталью на озеро к мосткам, - крикнула на бегу молодайка с младенцем на руках.

- Что городишь, глупая? - изумилась попадья.

- Гроб другим заходом. Тесно, - крикнула другая женщина. - Наталью несите куда положено, к Анашкиным. И "лишнего" у них возьмите да принесите к мосткам!

- Что они, оглашенные, надумали? - перевела дух попадья. - Уж не топить ли младенцев собрались?

- Папенька, господь с тобой, окрести младенцев, - взмолилась старшая поповская дочь. - Не могут они сено монастырю отдать - оно барское.

- А мне куда идти? В расстриги? Архиерей Савва человек без шуток. Сказал - сделал.

- Из-за сена души крестьянские губить! - взорвался вдруг поповский сын. - Посмешищем стали на всю округу! Надоели вы мне! Таскайте сами свой гроб. - И пошел прочь.

- Какой же он - наш? - всплеснула руками попадья.

- Прокляну! - возопил могучим басом отец Феодосии. - Вернись, беспутный отрок!

В крапиве хохотала деревенская детвора.

Только на берегу, куда сбежалась вся женская половина деревни, удалось Алексею поговорить с Катенькой. Она пришла к мосткам с "лишним" младенцем на руках и, увидев молодого барина, сразу отошла в сторонку, словно ожидая, что тот обратится к ней с вопросом.

- Ты знаешь мою сестру? - спросил Алексей, боясь верить в удачу.

- Софьей ее зовут? Она совсем недавно приехала. Тихая, все молчит...

- Ты сейчас в скит с младенцем поплывешь, да? Передашь Софье записочку?

- Передам. - Босая нога осторожно стала чертить узор на песке.

- Да чтоб никто не видел.

- Угу...

- И ответ привези.

- Хорошо, барин. - Записка исчезла в складках синего сарафана.

- Что хочешь за услугу? - Алексей осторожно погладил льняные косички.

- Бусики... - Девочка кокетливо скосила глаза.

- Катюша, отплываем. Давай младенца! - закричали бабы.

- Я сама. - Катенька прыгнула в лодку. Матери сели за весла, и над озером поплыла тихая песня.

Алексей пошел назад к Анашкиным. "Теперь осталось одно - ждать. Надо же какое дело провернул! " Он усмехнулся, вспоминая события этого хлопотливого утра. Предприимчивое до бесшабашности, отчаянное поведение некоего молодого человека, в котором он с трудом узнавал себя, обязывало его к новым, неведомым подвигам, и от их предчувствия становилось страшновато и упоительно на душе. Ему казалось, что в руках у него шпага, кисть крепка и подвижна, тело упруго и, блестяще владея всеми парадами итальянской и французской школы, он ведет свой самый ответственный бой, когда приходится драться не из-за мелочной обиды, не из-за вздорного слова, а во имя самой Справедливости: "Позиция ан-гард! Защищайтесь, сэр! Ах ты, господи... Скорее бы Катенька вернулась... "

Неожиданно рядом раздался хруст веток и из кустов, скрывающих от глаз глубокий, тенистый овраг, вышел, отряхивая подол рясы, отец Феодосии - лицо грознее тучи, взгляд - две молнии, за ним, воровато оглядываясь по сторонам, с трудом волоча пустую коляску, вылезла раскисшая попадья.

- Доброе утро, - вежливо поздоровался Алексей. - Отвезли бабушку?

Показалось ли Алеше, или впрямь священник упомянул имя черта?

- Маму не видели, барин? - встретила Алексея хозяйка. - Давно бы ей надо дома быть. А может, сжалился отец Феодосии, пустил маму в храм и отходную над ней читает?

- Я сейчас встретил отца Феодосия.

- С мамой?

- Порожние.

- А мама где? О господи, матушка родимая! Когда предадим тебя сырой земле? Не было тебе покоя в жизни, нет его и после смерти...

В избу, стуча пустыми ведрами, вбежала соседская Фроська.

- Вера, не вой! Послушай меня-то. Сейчас бабы сказывали... Лежит бабушка Наталья посередине деревни у колодца. Стыд-то, срамота! Потерял ее, что ли, отец Феодосии?

- Санька, Петрушка, Ерема!.. - заголосила Вера. - Бегите, зовите мужиков. Потеряли бабушку! Надо бабушку искать!

У колодца, плотно обступив гроб, стояла толпа. Вера растолкала народ, опустилась на колени и припала к восковой материнской щеке.

- Прости нас, родимая! - крикнула она с плачем, но, вдруг вспомнив слова молодого барина, утихла, осторожно втянула в себя воздух, внюхалась. Не только мерзкого духа разложения не уловила Вера, но даже показалось ей, что материнская щека источает легкое тепло, как стена родной избы. Вера поднялась с колен и задумчиво оглядела народ.

- А матери-то твоей, видно, не плохо без святого благословения, а, Верунь?

- Ишь, умастилась в гробу, ишь, разнежилась, словно на лавке подремнуть легла.

- Нету духа тлетворного, - проговорила Вера, будто извиняясь.

- Не пахнет? - Бабы еще теснее обступили гроб, постигая смысл услышанного.

Васька, подпасок, конопатый мальчонка с выгоревшими на солнце лохмами и невесомым, ветром высушенным телом, первый произнес это слово, которое на лету было подхвачено обомлевшими от испуга и восторга бабами: "Святая... "