Трое на четырех колесах

— Нас было на площадке человек шесть, — продолжал Гаррис. — Я ведь еще не привык, и когда вагон неожиданно двинулся — меня дернуло назад, и я повалился прямо на толстого господина, стоявшего за мной; тот, вероятно, тоже был не особенно тверд на ногах и, в свою очередь, чуть не раздавил мальчика, державшего трубу в зеленом чехле. Ни один из них не улыбнулся, оба только надулись. Я собрался было извиниться, когда вагон вдруг замедлил ход — и я очутился в объятиях седого господина, похожего на профессора, который стоял против меня. Представь себе, что и он не улыбнулся! Ни один мускул не дрогнул на его лице!

— Может быть, он думал о чем-нибудь другом,— заметил я.

— Так не могли же все они думать о чем-нибудь другом: в продолжение пути я не пропустил ни одного из них, на всех падал по нескольку раз! Они уже знают, когда надо покрепче держаться на ногах — и неужели же им не казалось комичным то, как меня кидало на все стороны и я судорожно хватался за всех соседей! Я не говорю, что тут был тонкий, изящный юмор — но во всяком случае я насмешил бы у нас большинство публики. А у немцев физиономии приняли только выражение усталости, в особенности у того, на которого я свалился пять раз.

С Джоржем вышло в Дрездене маленькое приключение. На площади Старого Рынка мы заметили магазин, в витринах которого были выставлены очень красивые подушки, атласные, с вышивками ручной работы. В магазине, собственно, продавались не мебельные вещи, а стекло и фарфор, но эти подушки продавались здесь, вероятно, по случаю. Мы часто проходили мимо, и Джорж каждый раз останавливался и рассматривал их. Он говорил, что его тетке понравилась бы такая подушка.

Джорж очень внимателен к своей тетке; он помнил о ней во время всего путешествия: каждый день писал ей длинные письма, из каждого города посылал подарки. По-моему, он слишком усердствует; я ему доказывал, что эта тетка может встретиться с другими его тетками, расскажет обо всех подарках, другие найдут племянника несправедливым — выйдут неприятности. У меня самого есть тетки, я знаю, как надо быть осторожным. Но Джорж не слушается.

И, вот, в субботу после завтрака он попросил нас с Гаррисом подождать и никуда не уходить, пока он сходит в этот магазин купить подушку. Мы прождали довольно долго и удивились, когда он вернулся с пустыми руками. На вопросы о подушке он отвечал, что не покупал никакой подушки, что раздумал, и что его тетке вряд ли нужна подушка. Очевидно, ему не повезло; что-то было неладно. Мы старались разузнать, в чем дело, но напрасно; он был неразговорчив; после двадцатого вопроса — или около того — он начал отвечать совсем односложно.

Тем не менее вечером, когда мы остались вдвоем, он вдруг сам заговорил откровенно:

— Эти немцы в некоторых случаях ужасные чудаки.

— А что такое? — спросил я.

— Да вот, насчет подушки.

— Для тетки?

— Отчего же не для тетки? (Джорж взъерошился в одну секунду, я не встречал ни одного человека такого щепетильного относительно теток!) — Почему я не могу послать тетке подушку?..

— Не волнуйся, — отвечал я. — Я не спорю, я даже уважаю тебя в этом случае.

Успокоившись, он продолжал:

— В окне, если помнишь, выставлено четыре штуки: все приблизительно одинаковые и все с одинаковым ярлыком «Цена 20 марок». Я не могу хвастаться особенным знанием немецкого языка, но во всяком случае меня везде понимают, и я, в свою очередь, понимаю, что мне говорят, — конечно, если не гогочут по-гусиному. Ну вот, вхожу я в магазин. Ко мне подходит маленькая молоденькая девушка, хорошенькая и застенчивая — такая, от которой ни в каком случае нельзя было ожидать ничего подобного! Я никогда в жизни не был так поражен.

— Поражен? Чем?

Джорж имеет обыкновение перескакивать на самый конец, когда рассказывает начало истории, это ужасно несносная привычка.

— Поражен тем, что случилось, тем, о чем я тебе рассказываю... Она улыбнулась и спросила, чего я желаю. Я прекрасно понял ее вопрос, нельзя было ошибиться. Вот я и положил на прилавок монету в двадцать марок и говорю:

— Пожалуйста, дайте мне подушку.

Она вытаращила на меня глаза так, как будто я просил целую перину. Я подумал, что она не расслышала, и повторил то же самое громче. Если б я вздумал потрепать ее по подбородку, то и тогда ее лицо не могло бы выразить большего удивления и негодования.

— Вы, вероятно, ошиблись, — сказала она.

Мне не хотелось пускаться в длинный разговор, в котором я действительно мог бы запутаться, поэтому я указал пальцем на мои деньги и отвечал коротко и ясно:

— Ошибки нет. Дайте мне подушку. Подушку в двадцать марок.

Тут подошла другая продавщица, старше на вид. Когда первая повторила ей мои слова, та страшно взволновалась, не хотела даже сначала поверить, что я такой человек, которому может понадобиться подушка! Она сама переспросила меня:

— Вы сказали, что вам нужна подушка?

— Я сказал это уже три раза и повторяю в четвертый: мне нужна подушка!

— Этого вы не получите! — отвечала тогда старшая девица.