«Трое на качелях» и другие пьесы

Обычно я не употребляю непристойных выражений. Мне трудно произносить их. Тем не менее, они существуют, и выполняют определенную функцию. Разумеется, ими не стоит злоупотреблять, но не из-за внешней благопристойности, а потому, что тех, кто через каждые два слова говорит: твою мать! и тех, кто постоянно вставляет выражения типа: ведь правда? или: ты меня понимаешь? роднит убогость языка, отсутствие фантазии в подборе слов и просто не умение выразить свои мысли. Как бы то ни было, бывают ситуации, когда непристойность выражает именно то, что ты хотел сказать, и в этом случае не может быть заменено любым другим словосочетанием, будь оно даже трижды…

Звонит телефон.

Это должно быть тебя. Я закончил.

Розмэри встает, подходит к телефону, медленно поднимает трубку, слушает, молча кивая, кладет рубку. Возвращается на диван, берет куклу, прижимает ее к груди.

Пауза.

Альдо ждет.

Альдо. Твоя очередь говорить.

Розмэри(морщится, словно от боли). Не сейчас, прошу тебя… Давай завтра…

Альдо. Я же сказал, что я закончил! Дело за тобой! Или я должен оставаться здесь вечно, ожидая, когда мисс соблаговолит…

Розмэри. Прошу тебя, потерпи… Тебе тоже было трудно говорить, разве нет? Ты даже пытался уйти, поднимался к себе наверх… Вспомни, как ты вел себя вчера… а когда вернулся, я была вынуждена попросить у тебя прощения… Иначе ты никогда не закончил бы…

Альдо (берет ее за руку). Не надо заговаривать мне зубы!.. Я тебе рассказал все, что должен был? Рассказал! Теперь твоя очередь. Так что, говори!.. Я что, должен клещами вырывать слова из твоего рта?.. (Яростно трясет ее, она вырывается, и плачет. Он нежно обнимает ее, ожидая, когда она успокоится, теперь ласково). Ну же, Розмэри, давай… сделай это… сделай это ради себя… Начни, а дальше все пойдет, как по маслу, вот увидишь… (Подсказывая ей). «Меня никто ни о чем не просил…»

Розмэри(делая над собой усилие). Меня никто ни о чем не просил. Только объяснили, что я должна подписать одну бумагу… я была уже совершеннолетняя, и мое мнение значило столько же, сколько и мнение других членов семьи… речь шла о моем согласии на операцию. Причем говорилось об операции по стерилизации, а вовсе не об операции на мозге! Я не знаю, как они это сделали. Видимо, как обычно, это сделали деньги моего отца. Ради семьи он не сдерживал себя в расходах! А он, как сказал мой брат, как огня боялся, что мы могли оказаться в лапах журналистов. Я его понимаю. Хотя я уверена, что если бы была необходимость, ради меня мой отец пожертвовал бы даже моими братьями. Но такой необходимости не было. Все было абсолютно наоборот. Согласно семейному девизу: один за всех, все за одного. Так что, несколько дней спустя после той злополучной ночи, меня отвезли в клинику. Вспоминая позже свой отъезд из дома, я поняла, почему братья, мама и даже слуги как-то странно прощались со мной… вроде бы, как обычно, но будто сдерживаясь, чтобы не расплакаться…

Пауза.

Кажется, у нее больше нет сил продолжать.

Альдо(раздражаясь, но сдерживая себя). «В клинике меня передали врачам…»

Розмэри. В клинике меня передали врачам. (Протягивает куклу Альдо). А день или два спустя, я тогда не знала, с какой целью, приехал профессор, то ли из Австралии, то ли из Южной Африки. Очень вежливый, воспитанный. Он принялся задавать мне вопросы… это были, скорее, не вопросы, а легкая беседа. Он интересовался мной, моей жизнью, моими мыслями. Потом просмотрел бумаги, которые подготовили для него врачи клиники. В какой-то момент появился мой отец. Мне сделали укол. Это просто успокаивающее, сказал мне профессор, я делаю его даже детям. Мой отец был бледен и его рука, которой он гладил меня, слегка дрожала… до меня это дошло позже, когда я вспоминала об этом… или нет, может быть, это дошло до меня только сейчас. Все было предопределено, как всегда, когда отец принимал решение, особенно если это касалось блага семьи. Потом он отвел профессора в сторону, видимо, думал, что под действием успокоительного я уже не в состоянии соображать… и сказал ему: я очень прошу вас, профессор, только аккуратнее, ни больше, чем необходимо…