«Трое на качелях» и другие пьесы

Уолтер(не слыша и не слушая Нино). Знаешь, Нино, что я делал весь вчерашний день? Я обошел с десяток книжных магазинов, побывал в картинных галереях, музеях, на выставках живописи. И скупил все репродукции, которые только удалось найти, «Мадонны с младенцем». (Берет со стола папку, вытряхивает из нее на стол, на диван, на пол огромное количество открыток и репродукций разного размера). Вот они!.. Если есть что-то, что человечество воспринимает как высочайший образец истинной радости, то это материнство Мадонны. Мать Бога с Сыном-Человеком! Или еще проще: Мать с Сыном! Смотри… Рафаэль… славянский примитивизм… живопись семнадцатого века… Беллини… Леонардо… И нигде, заметь, нигде ты не найдешь, чтобы Мадонна улыбалась! (Неожиданно, почти по-ребячьи). Я разве не просил дать мне чего-нибудь выпить?

Нино протягивает ему давно налитый бокал.

Уолтер выпивает его одним длинным глотком, словно гася неожиданную жажду.

Нет, может, где-то и улыбается. Еле заметно. И никогда не показывая зубов. Все чувства внутри. Это радость, которая не кричит в голос, не демонстрирует себя людям, не обращена к другим. Улыбка – это лишнее. Мадонна не нуждается в примитивной радости. А главное… она уже знает, что ждет ее и ее ребенка! И потому тут не безмятежная, глупая радость, которую считают вечной! Тут покой, ограниченный пределами земного, которому определено закончиться! Ванда улыбалась, потому что я заставлял ее улыбаться, потому что я был молод и глуп и жил в мире, полном иллюзий! Не только мир изменился, изменились мы все. Мы многое пережили, многому научились. И максимально возможное счастье – это покой, покой внутри и вне нас, ничего не надо, кроме покоя. И неважно, Клодин, понимаешь ты меня или нет. Ты права! Не улыбайся! Самая прекрасная история любви из всех возможных – мужчина встречает женщину, они влюбляются друг в друга, и никаких конфликтов, недоразумений, проблем, все прекрасно! Они любят друг друга, они говорят о своей любви у стен старой мельницы, и они счастливы. Они живут своей радостью без бурных проявлений чувств, не тыча ею в лицо другим… Как все закончится, они не знают, но они знают, что все на свете заканчивается, и оттого одновременно веселы и печальны. Мужчина в этой истории – между интуитивной тягой к совершенству и пониманием неизбежного конца, между обезьяной и Богом! Он всегда посередине, он навсегда в этой тюрьме! Об этом фильм. Американцам бессмысленно объяснять это, Нино. А если они будут приставать с вопросами, скажи им: тогда мне было тридцать лет, а сейчас шестьдесят. Тогда я начинал жить, сейчас – заканчиваю! (Обращаясь к Клодин). Я устал. Обними меня.

Клодин. Бедная моя любовь…

С нежностью обнимает Уолтера.

Он склоняется к ней, обессиленный.

Нино (явно чувствуя себя лишним). Гхм… А что мне сказать американцам по поводу съемок? Когда мы приступим? Завтра или послезавтра?

Уолтер. Ни завтра, ни послезавтра, Нино. Скажем… в субботу…

Нино. В субботу?! Они умрут прямо у телефона, маэстро!

Уолтер (устало). Скажи им, пусть не волнуются. Я наверстаю все потерянное время. Теперь я знаю, что мне делать. Мы начнем сразу с главных сцен.

Нино. Хорошо… Да, я забыл сказать, что у вас в стакане снотворное. Чтобы вы не пугались, что вас тянет в сон.

Уолтер. Я знаю. Я тебя знаю. Я это понял. И выпил.

Нино. Молодчина! Желаю вам хорошо выспаться, чтобы завтра на съемках у вас была свежая голова. Завтра, а не в субботу. Спокойной ночи! (Уходит).

Уолтер(вслед). Спокойной ночи, Нино. Спасибо!

С трудом переставляя ноги, направляется к столику с пультом.

Клодин. Что ты собираешься делать?

Уолтер. Хочу взглянуть на один кадр… я приготовил его перед тем, как ты вошла…

Подходит к проектору, включает. На экране появляется уже знакомый кадр с Клодин, где она едва заметно улыбается, одновременно ясно и грустно. Тихо, фоном, звучит полифоническая музыка.

Вот он!.. Это улыбка Мадонны! (Целует Клодин). Ты оказалась права, Клодин! Я говорил тебе: улыбайся, улыбайся, пошире, черт тебя побери, улыбайся во весь рот!.. А ты никак!.. Ты оказалась мудрее.