Трое у дверей Вулфа

Я так и вытаращился на нее. Не столько из-за слов, сколько из-за тона – ну или не тона, по-прежнему приглушенного, а чего-то такого. Назовите это безумным предчувствием, а что его вызывает, сказать точно ведь никогда нельзя. Оно было столь диким, что я едва не упустил его, вот только упускать предчувствия невыгодно.

– Вы не можете быть уверены, – наконец возразил я. – Вы наверняка к чему-нибудь прикасались. Я был на вечеринке в той квартире. Когда вы вошли, останавливались в холле с мраморными статуями?

– Нет. Он… Мы прошли дальше.

– В гостиную. Там остановились?

– Да.

– Он водил вас по ней и показывал птиц в клетках? Он всегда так делает. Клетки из нержавеющей стали – для отпечатков она идеальна. Вы трогали какую-нибудь клетку?

– Нет, уверена, что не трогала. – Она уронила руки и подняла голову.

– Насколько близко вы к ним подходили?

– Какое… Не очень близко. Уверена, я к ним не прикасалась.

– И я тоже. Еще я уверен, что вы чертова лгунья! В квартире Эйслера нет никаких мраморных статуй и птичьих клеток. Вы никогда там не были. Что же вы тогда за дура такая, а? Вы что же, просто ходите повсюду да врете ради удовольствия?

Естественно, я ожидал реакции, однако не той, что получил. Она выпрямилась в кресле и твердо посмотрела на меня:

– Я не лгунья. И не дура, если только дело не касается Кэла Барроу. При той жизни, что у меня была, вырабатывается определенное отношение к мужчинам, – во всяком случае, у меня оно выработалось. Никаких вольностей. Следи за изгородью и не ослабляй подпругу. Когда я познакомилась с Кэлом, взгляды у меня изменились, а через какое-то время, пожалуй, вы бы сказали, что я влюбилась в него, но, как бы вы там это ни назвали, я знаю, что чувствовала. Я думала, что знаю и его чувства, но он никогда не говорил о них, и я тоже, конечно же. Я лишь встречалась с ним время от времени, в основном он работал на севере, а когда я приехала в Нью-Йорк на это родео, он оказался здесь. Я подумала, что он обрадовался мне, и дала ему понять, что рада нашей встрече, но он все так же молчал. Когда прошло две недели и впереди замаячило расставание, я пыталась решиться заговорить об этом сама, а потом в воскресенье вечером Нэн рассказала мне про Уэйда Эйслера, как он…

– Нэн Карлин?

– Да. Он сказал, что устраивает у себя на квартире вечеринку, и она поехала с ним, а когда они приехали туда, никакой вечеринки не оказалось, и он распустил руки, ну и она тоже, а потом убралась оттуда.

– Она рассказала вам это в воскресенье вечером?

– Да, она зашла ко мне в номер, когда вернулась в гостиницу. У нас номера рядом. А потом было вот это ухо. – Она отвела волосы над левым ухом. – Я рассказываю вам, как все было. В субботу вечером я повела себя неосторожно с мустангом, и мне заехало пряжкой, а признаваться Кэлу, что я не знаю, как вести себя с лошадью, мне не хотелось. И когда мы встретились за завтраком вчера утром, я сказала ему… Ну, вы знаете, что я ему сказала. Наверное, я надеялась, что когда он услышит, как меня пытался завалить какой-то мужик, то решит, что настало время кое о чем поговорить. Да, я повела себя как дура, я ведь сказала, что когда дело касается Кэла Барроу, то становлюсь дурой, но, оказывается, я вовсе не знаю его настолько хорошо, как считала. Он никогда не лезет на рожон. Я думала, что он просто начнет меня пасти, а мне только этого-то и нужно было. Я и думать не думала, что он убьет его.

– Он не убивал. Сколько еще раз надо повторять вам, что не убивал? Кому еще Нэн рассказала об этом?

– Она собиралась рассказать Роджеру, Роджеру Даннингу. Она спрашивала меня, не считаю ли я, что надо ему рассказать, и я ответила «да», ведь он предупреждал нас вести себя с Эйслером потактичнее, не раздражать его, если без этого можно обойтись, поэтому я и решила, что он должен узнать. Нэн сказала, что тотчас ему и расскажет.

– Кому еще?

– Наверное, никому. Она заставила меня пообещать не рассказывать Мелу.

– Мелу Фоксу?

– Да. Нэн и Мел собираются пожениться, и она боялась, что он что-нибудь устроит. Уверена, ему она не рассказала.

– А вы?

– Нет, конечно. Я же обещала Нэн.

– Что ж… – Я всплеснул руками. – Вы редчайший образчик, с которым мне доводилось сталкиваться. Мне известно кое-что о гениях. На одного я даже работаю, но вы – это нечто новенькое, этакий антигений. Бесполезно пытаться объяснить вам…

Тут зазвонил телефон, и я развернулся в кресле, чтобы взять трубку. Это оказался Лон Коэн из «Газетт». Он желал знать, сколько я хотел бы получить за эксклюзивный материал, кто заарканил Уэйда Эйслера и за что. Я ответил, что когда напечатаю явку с повинной, сделаю дополнительную копию для него, но на данный момент слишком занят.

Когда я потянулся положить трубку, сзади меня послышался голос Вулфа – негромкий, но вполне отчетливый, хотя и доносился через водопад, прикрывавший дырку: