Трое в одном доме не считая портвейна

Ну а Поросьян, хотя и требовал продолжения подземных исследований, в оценке господина Икс полностью с нами соглашался. Даже развил некую психологическую теорию, посвященную кризису постигшему российских интеллигентов в канун революционных бурь – они приветствовали перемены, они поддерживали их, но являясь обладателями капитала и собственности, привыкшие к бытовому комфорту и определенной роскоши в то же время страшились грядущих событий… Откуда с неизбежностью следовало желание как-то обезопасить свое будущее, обеспечить сохранность хотя бы части капитала.

Пить портвейн, да и другие крепкие напитки из пивной кружки это, скажу я вам, совершенно особенное ощущение. Ведь недаром люди придумали целую науку пития и сопутствующих ему ритуалов. Возьмем к примеру водку: я хоть и небольшой любитель этого напитка, но пробовал.  Так вот ее положено пить из стопочки небольшой емкости – максимум грамм пятьдесят. Когда такую емкость опорожняешь по назначению, события развиваются следующим образом: обжигающая жидкость, иначе говоря «огненная вода», прямым ходом следует в пищевод, не травмируя полость рта и нежную кожу губ созданную для поцелуев.

А теперь возьмем пивную кружку и нальем туда искомые пятьдесят грамм – увиденное у нормального человека может вызвать только смех: огромный хрустальный сосуд, почти дворец, на дне которого смущенно плещется жидкость в таком мизерном количестве, что просто хочется сесть и заплакать. Значит приходится наливать сто грамм и более, а это уже перевод напитка – время летит в два раза быстрее, а удовольствие приобретает сомнительный характер гонки за лидером.

Именно так я и сказал товарищам, пока мы допивали пиво, взятое для разминки и в целях получения кружек. Беркшир в целом со мной согласился, но заметил, что есть в пивной кружке с водкой некоторая доля романтики, этакая веселая бесшабашность. Что-то от привала в дальнем походе, когда весело горит костер, тьма боязливо отползла к кустам, и сильные бородатые мужчины греют у разгорающегося огня тяжелые натруженные руки. А Поросьян сказал, что портвейн вообще надо пить или из горлышка, пустив бутылку по кругу – именно так создается в компании доверительная обстановка.

Наконец, портвейн занял свое место в еще хранивших хлопья пены кружках, пустая бутылка перекочевала в бездонный карман клеенчатого фартука, проходивший мимо уборщицы в благодарность не ставшую поднимать шум по поводу категорически запрещенного «приносить и распивать спиртные напитки». И мы, поерзав локтями по липкому столу в поисках удобного положения, продолжили беседу…

Поросьян не без гордости поведал нам, что несколько дней назад познакомился в метро с классной телкой. «Девушкой…» – поправил его Беркшир. «Да, девушкой, но как телка – просто класс!» – согласился Поросьян, – «Зовут Танькой». В процессе выяснилось, что работает она в библиотеке при какой-то серьезной научной организации, где академики по коридорам косяком ходят, более того именно в отделе старых и редких книг. То есть, возможно, отдел назывался как-то иначе, но, по сути, новая знакомая имела дело именно с такой литературой. Глаза Поросьяна загорелись, и он весь во власти воспоминаний плавно перешел из сферы можно сказать производственной в область более интимную.

Мы узнали в подробностях, какая замечательная у Таньки фигура и какая буйная у нее фантазия, не говоря уже о темпераменте. Это была не женщина, а настоящий ураган, особенно в руках великого любовника Поросьяна. В описании отдельных моментов рассказчик переходил на интимный полушепот и многозначительно чмокал. За соседними столами замолчали,  глаза слышавших рассказ и без того уже мутные подернулись легкой зыбью давно утраченной мечты…  А одно из лиц, почему-то показавшееся мне знакомым, так вообще приобрело такой задумчивый и мечтательный вид, что я немного испугался за его обладателя: в таком месте и в такое время нельзя принимать происходящее слишком близко к сердцу!

Только Беркшир слушал Поросьяна довольно рассеянно – у него в Плешке таких Танек имелось без ограничений. Он вообще по женской части лучше всех устроился – в среднем по институту пропорция один кавалер на полтора десятка барышень. Так что внимание обеспечено, особенно такому милому пирожку как Беркшир – пухленький, гладенький, глазки с поволокой… Может именно от такого изобилия внимания к своей персоне, особого интереса к слабому полу он и не проявлял – сидел себе, как моль в шубе… Как говорится, потребности у него с возможностями полностью совпадали.