Троя. Герои Троянской войны

— Пенелопа! Блистательная Пенелопа, покажись своим гостям! Мы хотим знать, как подвигается твоя великая работа? Как твое покрывало?

Это был голос Алкиноя, и в нем звучала уже не просто насмешка, но и затаенная угроза.

— Еще немного, — прошептала Пенелопа, — и они посмеют сюда войти. Как думаешь, Эвриклея, скоро ли они решатся?

— Думаю, скоро! — резко проговорила рабыня. — Думаю, они бы давно это сделали, да еще побаиваются, что об этом узнают жители города и всего острова. Чего будут стоить мужчины, если ворвутся в покои царицы? Но, поверь, моя голубка, ждать недолго — они от злости готовы на любую подлость!

— Пенелопа! — второй голос, мягкий и вкрадчивый принадлежал афинянину Лейоду. — Покажись нам, своенравная царица! Сколько еще это будет длиться? Мы не хотим садиться за стол, покуда не пожелаем тебе доброго утра и не узнаем, наконец, что хотя бы на пол-локтя твое покрывало увеличилось…

Они оба ожидали ее на нижней площадке. И оба, по крайней мере, так ей показалось, были слегка навеселе.

«Прежде они начинали пить хотя бы с обеда!» — подумала царица и поймала себя на том, что смотрит на обоих мужчин с почти откровенной ненавистью.

— Мое покрывало вновь уменьшилось почти на столько, на сколько удалось соткать за день! — произнесла она, пытаясь говорить с сожалением. — Вчера я снова приносила жертвы Афине Палладе и просила ее помочь мне завершить работу, но великая богиня не внемлет моим просьбам. Должно быть, богам неугодно мое вторичное замужество. Или… или они не хотят его, зная, что муж мой жив.

Последние слова Пенелопа против воли произнесла резко, и увидела на лицах женихов ярость.

— Он не может быть жив, царица! — злобно проговорил Алкиной. — И не боги, а ты сама — причина «вечно ткущегося» покрывала. Мы не такие ослы, чтобы поверить в твои сказки!

«Как удивительно, что такое красивое лицо может быть так безобразно!» — думала Пенелопа, спокойно глядя в глаза молодого человека.

Алкиной был и в самом деле красив. Высокий, мощно сложенный, с тонким смуглым лицом, он больше походил на южанина с Крита или из Микен, чем на итакийца. Он очень коротко подстригал свою иссиня-черную бороду, и она, точно наведенная кисточкой полоска, подчеркивала его резкие, но правильные черты. Лейод был совсем другой: среднего роста, немного тучный, безбородый, с полным холеным лицом, он казался неизменно добродушным, хотя, как часто думалось царице, был куда хитрее и коварнее Алкиноя.

— Верить или не верить воле богов, твое дело, Алкиной! — твердо сказала Пенелопа, поправляя на плече серебряную застежку. — И в любом случае, я буду ждать возвращения моего сына из Эпира — я же должна знать, что за человек, появившийся там, называет себя Одиссеем…

Алкиной как-то странно усмехнулся, и в его темных глазах, только что очень злых, царице вдруг померещилось веселье, но такое темное и нехорошее, что у нее екнуло сердце.

— Твой сын уплыл пять дней назад! — проговорил молодой итакиец с какой-то странной, почти торжествующей насмешкой. — До Эпира плыть при спокойной погоде — ну, самое большее, сутки с половиной! Ну, положим, сутки на то, чтобы разузнать, что там за Одиссей такой, и кто он на самом деле. Сегодня, в крайнем случае, завтра твой сын должен вернуться, Пенелопа. А если он не вернется…

— Почему? — голос женщины не задрожал, страх, внезапно ледяной иглой кольнувший ее сердце, был только в расширившихся глазах. — Почему Телемак вдруг не вернется? Что ты говоришь, Алкиной?

— Он только хочет сказать, — поспешно воскликнул Лейод, кинув на Алкиноя свирепый взгляд, — он хочет сказать, милостивая царица, что если Телемак задержится в пути, на добрую весть надежды не будет! Если бы он плыл с вестью радостной, то поспешил бы к тебе!

Удар гонга, гулкий и пронзительный, заставил вздрогнуть не только Пенелопу. Отчего-то гонг, повешенный у ворот дворца, гонг, который женихи слыхали не раз и не два, теперь показался им слишком громким и пронзительным.

— Что это? — резко спросил Алкиной. — Кто там так лупит в медяшку?

— Госпожа царица! Госпожа! — дверь, ведущая из нижней залы на лестницу, распахнулась, и в косых солнечных лучах, в тонком столбе играющей на солнце легкой пыли, появился раб Филотий.

— Твой сын вернулся, госпожа! — не скрывая радости крикнул он в ответ на тревожный вопрошающий взгляд Пенелопы. — Он уже у ворот.

— Что?! Что ты сказал?! — вырвалось у Алкиноя. — Это… Ты не ошибся, раб?

Филотий косо глянул на жениха и не удостоил его ответом.

— Телемак вернулся! — в восторге крикнула Пенелопа. — Скорее, скорее, Эвриклея, мое покрывало. Я сама встречу его!

И, набросив на голову тонкую, полупрозрачную ткань поданного рабыней платка, царица бегом кинулась через залу к воротам, уже не обращая внимания на Алкиноя и Лейода и, кажется, не замечая их внезапного испуга и изумления.

Глава 6

— Тише! Говори тише! Или те, кто не знал о нашем замысле, догадаются, и тогда мы пропали! Давай хотя бы отойдем от стола…