Троя (ЛП)

Несмотря на дни бесконечных сражений, Аид все еще пугал их своим мертвенным дыханием. Он следовал за ними по пятам, готовые требовать все новые и новые жертвы. Он дышал каждым новым мертвым вздохом, слетающим с обескровленных губ, каждой новой тенью, вылетающей из мертвых песков. Аид ждал новых жертв. Ждали и троянцы.

Ноги несли их прочь от родного гнезда, но стоило им выйти за его пределы, как троянцы начинали оседать под гнетом страшной судьбы, крепче сжимая свои щиты и ожидая смертоносного града стрел. Страх поражал их сердца, смешиваясь с кипящим жаром боевой ярости. В мгновение удара молнии Аид покидал их разум, и доблесть приходила на эту зловещую сердцевину души.

Шли секунды, минуты, но песчаные отмели оставались незыблемы. Ни стрел, ни рева, ни пламени войны. Троянцы опускали щиты, перед ними раскинулось удивительное зрелище: пустынный пляж и чистое синее море.

Руки их с облегчением расправились, военное построение разбилось, смятение охватило умы. Все еще в недоверии и настороженности они по команде подняли щиты, но это не имело смысла. Земли оказались пустынны, пляж безлюден, и ни один корабль не затемнял родные воды.

После нескольких напряженных мгновений одинокий воин уронил свой щит, вырываясь из упорядоченного строя, и испустил вополь безудержной свободы.

— Греки бежали! — воздух разделил его крик. — Эти трусы бежали!

Огромный поток вооруженных людей заполнил брошенный берег, но когда она обрушился на истертый белый песок, то воины в страхе попятились назад. Берег был засыпан потемневшими трупами, которые обломками заполняли его, а в центре виднелось великолепное подношение — гигантский деревянный конь из старого и выветрившегося дерева, перевязанный прочной плетеной веревкой.

— Аполлон, помилуй, что это за подарок Пандор? — прохрипел один из троянцев, вмиг позабыв о трупах, гнивших в нескольких дюймах от его ног.

Другой ответил трепещущим голосом.

— Знак мира: греческое извинение!

Конь стоял там могучий и великий, но в то же время словно униженный за отступление греков от великих троянских стен. Гордость вздымалась в груди воинов каждый раз, когда они смотрели на невероятный греческий дар, предложение, мольбу, стенание о проигрыше. Царь Приам годами выступал за мир и согласие, и теперь казалось, он наконец достиг своей самой благородной цели.

***

Парис намотал на пальцы темную роскошную прядь, яростно отдернул руку, чувствуя тянущую боль в волосяных луковицах. Внутри сидело необъяснимое чувство тревоги. Оно неприятно горело в его груди, медленно протирая дыру в плоти. Неловко ухмыльнувшись, он перевел взгляд на грубого деревянного коня, которого солдаты с трудом втащили в городские стены.

Подарок.

Конечно нет. Ахиллес предпочел бы убить свою мать, чем признать поражение, и Агамемнон отправил бы всех до единого своих солдат на беспощадную смерть, прежде чем бежать. Так в чем же смысл этого фарса? Конечно же, греки что-то замышляли.

Последний живой троянский царевич глубоко вздохнул, отчаянно вспоминая мудрые советы Гектора. Он много раз использовал своего старшего брата в личных целях, грубил и не слушал, но теперь, когда Парис более всего нуждался в его поддержке, Боги сочли нужным наказать его… нет, наказать Гектора. Горькие слезы выступили у него на глазах, и он быстро сморгнул их. Нет, он не разочарует Гектора.

Он ощутил твердую рукоять золотого меча Трои, опоясывающего талию — Парис собрался с силами. Царь Приам не слушал голос разума, он настоял на том, чтобы затащить коня за черту стены города, позволил своему народу насладиться этим ложным чувством безопасности. Парис надеялся, что еще не слишком поздно, чтобы развеять эту иллюзию.

Спрыгнув с перил балкона, Парис покинул свои покои и оказался в прохладной зале. Он лишь проверит эту вражескую лошадь. Отчаянно уверял себя Парис. Если не страх за свой народ, то, конечно, внутреннее душевное спокойствие двигало им. Он кивнул самому себе, его шаги стали уверенными, бессознательно имитирующими уверенную походку Гектора. Видимо плащи Гектора, которые Парис носил последние дни, дарили больше уверенности.

Он колебался, в голове бушевала страшная мысль, беспокойство снова разъедало грудь. Аполлон, Тартар его побери, он был трусом; он позволил Гектору сражаться в личных битвах, но не смог защитить брата в нужный момент, отомстив Парису за Елену. А теперь Гектора больше нет… а что сталось с Андромахой и маленьким Астианаксом? Парис мельком видел их… Хотя это было лукавством. Он боялся тех страшных эмоций, которые увидел бы в глазах Андромахи. Возможно, горе, возможно, гнев или, может быть, то, чего Пэрис боялся больше всего: прощение. Немую жалость.

Когда он бежал мимо царских покоев, уши его пронзил резкий плачущий вопль. Без сомнения, зная, что означал этот крик, Парис быстро вбежал в комнаты и увидел деревянную кроватку, спрятанную в венке развевающихся оборок и завесей. Его племянник жалобно плакал, и Парис понял, что настал час попросить у ребенка прощения.