Троя против всех

– Ну и в чем же заключается твоя борьба? Что-то я не вижу тебя в роли социального реформатора.

– Каждый делает то, что может. Я – артист. Хочется верить, что своим творчеством я тоже смогу внести посильную лепту.

– Ну-ну.

– Знаешь, в чем твоя проблема? Ты сам себя убедил, что никак не можешь найти себе места. А на самом деле ты даже не знаешь, что это такое – любить место, считать его своим. Где твои корни?

– Корни бывают у деревьев. Поэтому дерево не может никуда сдвинуться. А ты мне сам только что сказал, что человеку нужно движение.

– То, что ты, как африканец, заговорил языком метафор и пословиц, тебя не спасет. Корни бывают у дерева, это правда. Зато у бревна их нет. Но от этого бревно не становится подвижнее, правда? Вот что я тебе скажу, камба, постарайся не превратиться в бревно.

Мне хочется сказать в ответ что-нибудь обидное. Но я недостаточно остер на язык, даром что адвокат и школьником завоевывал какие-то там призы на дебатных турнирах. Растекаться умными речами, пускать пыль в глаза – это пожалуйста, а вот пикироваться, поддевать или бить словом наотмашь, sem papas na lingua[212], я не умел никогда. В рэп-баттлах кудуру я бы занял последнее место. Зато всегда умел сдерживаться, огибать острые углы. Вот и сейчас, сглотнув обиду, свожу к шутке:

– Помнишь Николая Фоменко? «Водка „Буратино“ – почувствуй себя дровами!»

– Помню, конечно, – смеется Жузе. – Между прочим, в те годы, когда эту шутку все повторяли, я, в отличие от тебя, жил в России.

Глава 22

Одно время я был уверен, что первым, кто навестит меня в Луанде, будет Эндрю. Накануне отъезда вместо объяснения я послал сыну подарок: книгу Сола Беллоу «Хендерсон – король дождя». Начинается книга так: «За каким чертом я, в свои пятьдесят пять лет, потащился в Африку? У меня нет однозначного ответа на этот вопрос. Просто все невероятно запуталось и покатилось по наклонной плоскости. Анализируя свое душевное состояние в те дни, я могу подобрать лишь одно слово – тоска. Со всех сторон меня обступили проблемы, сдавив грудь стальными обручами; стало нечем дышать. И началась свистопляска: мои родители, мои жены, мои женщины, мои дети, моя ферма, мой скот, мое скотство, мои привычки, мой капитал, мои занятия музыкой, мое пьянство, мои предрассудки, мои зубы, моя физиономия, моя душа! Так и хочется крикнуть: „Оставьте меня в покое, проклятые!“ Но как они могут меня оставить? Ведь они – неотъемлемая часть меня самого. Они ополчились на меня и превратили жизнь в хаос»[213]. Подходящее чтение для одиннадцатилетнего пацана, ничего не скажешь. Особенно – в качестве объяснительной записки от папы. Ну да ничего, я все объясню и поправлю, пусть только Эндрю ко мне приедет.

Я готовился к этому визиту, обсуждал с Леной, как приеду за мальчиком и заберу его если не на все летние каникулы, то хотя бы недели на три. Эндрю, кажется, тоже этого хотелось, хотя я никогда не мог толком понять, чего хочет или не хочет мой сын. «Do you want to come visit me, Andy?» – «Yes, Dad, I want to go to Africa»[214]. Спасибо и на том. Но чем ближе к лету, тем менее осуществимыми выглядели эти планы. Расписание репетиций и концертов Troia Contra Todos становилось все плотнее, а трудоголик Синди, как будто приревновав меня к моему новому увлечению, сваливал на меня все больше «мака». В последнее время мой рабочий (он же обеденный) стол был завален папками, помеченными «Petromar», «Sonamet Industrial SA», «Construction Petroleum Ltd», «Paenal» и так далее, вперемешку с листками, на которых были нацарапаны тексты песен. Если бы Синди увидел этот творческий беспорядок, он бы, вероятно, уволил свою «правую руку» не задумываясь. Хотя, как знать, может, у него самого на столе было и что похлеще. С некоторых пор я начал подозревать, что у Синди тоже имеются какие-то побочные занятия и выпестованный им образ человека, всецело преданного работе, не вполне соответствует реальности. Теперь я допускал даже, что история про кизомбу с мулаткой могла и не быть чистой выдумкой. Тем хуже для меня. Босс, пытающийся скрыть свой пофигизм, как правило, особенно безжалостен к подчиненным.

Словом, планировать приезд сына стало недосуг. Да и Лена, которая поначалу вроде бы соглашалась отпустить Эндрю в «африканское путешествие», теперь высказывалась резко против.

– Зачем ему эта Африка? Что он там забыл? Если хочешь провести время с сыном, возьми неделю отпуска, приезжай сюда и свози его в Диснейленд.

– Диснейленд – это обдираловка и китч. Мы там все время проведем в очередях. Меня тошнит от одной мысли об этих толпах.

– Можно подумать, что в твоей Африке нет толп.

– Это другое.

– Конечно, другое: грязь, нищета, тропические болезни. Ты хоть про прививки узнавал? Знаешь, сколько ему придется делать прививок?

– Представь себе, знаю. Мне и самому не так давно делали все те же самые прививки. Ничего ужасного.

– Что там тебе делали или не делали, меня не интересует. Но зачем тебе тащить туда Андрейчика, подвергать его опасности, я, хоть убей, не пойму. Зачем ему эти джунгли с ядовитыми змеями и лихорадками?