После водопада и церкви – перевал в Маланже, ночевка в «пятизвездочной гостинице». Похоже, три из этих пяти звезд дали только за то, что в каждом номере гостиницы был установлен кондиционер, но к тому моменту, как мы туда приехали, кондиционер в отведенном нам номере уже не работал. Во время войны Маланже, как и Уамбо, попал под удар, все было разрушено, причем на человеческий фактор наложился еще и природный: в этой области часто бывают оползни. Топоним «Маланже» был синонимичен слову «голод». «Знаешь, какая разница между человеком из Маланже и курицей? Никакой. Оба зерно клюют». Но в послевоенные годы заново отстроенный город стал мелькать в новостях как одно из главных достижений администрации душ Сантуша – história de sucesso[226]. Известная группа гонконгских инвесторов «Квинсвэй-88» приняла деятельное участие в строительстве железной дороги Луанда–Маланже, и результат был примерно такой же, как и везде, где они были замешаны. Но были и реальные успехи. Например, дорога, по которой мы с Вероникой сюда приехали. Вспомнилось, как в день нашего знакомства Синди сетовал на состояние дорог, рассказывая о поездке в Бенгелу и Лубанго, и я представлял себе, как его джип, точно ослепленный яростью лесной буйвол, ломится сквозь непролазные джунгли. Смешно. Если там такие же дороги, как здесь, жаловаться не на что. Впрочем, теперь, зная Синди, я допускаю, что он вообще выдумал всю эту историю про поездку на юг. И правда, зачем бы ему понадобилось ездить в Лубанго? Никаких «мака», сколько мне известно, у нашей компании там нет, а туризм – это не про Синди. Хотя кто его знает… Юг. Хотелось бы там побывать. Намиб, Окаванго… Ехать по пыльной африканской дороге. Шов макадама[227], наложенный на красную землю. Полинялая, растрескавшаяся стена буша.
По краям дороги мелькают однообразные деревушки, хижины из адобы. Если притормозить, деревенские ребята тут же обступают машину, бормоча свою многоязычную скороговорку «сеньор, сеньор… мистер», липнут к окнам с просьбами что-то купить или куда-то подвезти или просто таращатся на пришельцев – с неотвязным любопытством, но совершенно без агрессии, вообще, кажется, им не свойственной. Тащат пластмассовые ведра, переполненные маниокой, фубой[228], плантанами, орехами, предлагают китабу[229] или зеленые манго с солью – местные лакомства. Держат на вытянутой руке большую рыбину или только что добытую тростниковую крысу, тоже деликатес. Как называется деревня? Не узнать. Край света, где нет никаких туристических достопримечательностей; где места – это люди, а люди – это генетическая память.