Троя против всех

Потом была Южная Кванза, портовый город Порту-Амбоин, сменивший полдюжины названий, известный в прежние времена благодаря своим кофейным плантациям, а в наши дни – как центр нефтяной промышленности (огромные логотипы «Сонангол» и «Паенал» напоминали отдыхающему, что от «мака» не убежишь). Горы вокруг Порту-Амбоин, поросшие густым туманом. И сновиденческие пейзажи Мирадуро-да-Луа, и поездка на катере по реке Кванза, и баобабы в Национальном парке Кисама, где, превозмогая тошноту от непрерывной тряски, Вероника сделала из окна джипа столько фотографий, что в Крюгер можно было уже и не ехать. И церковь Богородицы в Мушиме, на левом берегу реки Кванза (согласно легенде, эта церковь возникла ниоткуда в одно прекрасное утро в конце XVI века). И сувенирный рынок Бенфика, и пляжный отдых на острове Муссуло, и катание на гидроцикле. Всего понемножку.

Бóльшую часть этих достопримечательностей и сам видел впервые. Я, честно говоря, даже не надеялся, что за неделю удастся столько всего успеть. Невероятно. Только сейчас по-настоящему ощутил, что нахожусь в Африке, увидел себя на фоне ее большого неба, красной земли, замкоподобных термитников и открыточных баобабов. Более того, с удивлением обнаружил, что эта Африка в точности совпадает с моими изначальными представлениями о ней. Или это всего лишь аберрация памяти и мое изначальное представление было другим? Теперь уже не определить. «Там» стало «здесь». Безошибочность португальского языка: для обозначения «там» может использоваться одно из нескольких наречий места, в зависимости от степени удаленности от говорящего («я») и слушателя («ты»). Aí (рядом с тобой, но на некотором расстоянии от меня), ali (неподалеку от нас обоих), lá, acolá (далеко от обоих), além (совсем далеко, за горизонтом). «Там» бывают разные, а «здесь» (aqui) всего одно. Расстояния схлопываются, и всевозможные «там» сходятся, как лучи, в едином «здесь», где нет никаких различий между «я» и «ты», между «до» и «после». Есть только то, что есть. Мы и то, что рядом с нами. Побережье, ресторанчик с видом на изумрудное море, белый песок. В раскаленном мареве у линии берега, на фоне красно-желтой эмблемы «Сонангол», люди с корзинами на головах бредут по песку по направлению к променаду. Женщины в традиционных нарядах (шоу для туристов), с волосами, напомаженными маслом мупеке, предлагают иностранцам холодную воду в полиэтиленовых пакетах. За соседним столиком какой-то краснобай развлекает компанию историей о том, как в прошлом году на Двести тридцатой[233] в него на полной скорости врезался катафалк: «Моя тачка – всмятку, и гробовоз – всмятку. Что там с покойником стало, даже подумать страшно. Говорю водителю: ты куда торопился-то, босс? Клиенту твоему уже не к спеху…» Одобрительные смешки и удивленное цоканье смешиваются с шелестом кокосовых пальм. Вооруженные биноклями иностранцы тянут из трубочек коктейли в утешительной тени бугенвиллеи, акации, плюмерии. Юркая ящерица пробегает по деревянным перилам и скрывается в густой листве. Пахнет фруктами, сахарным тростником и еще чем-то – менее очевидным, более печальным. Запах распада. Или это всего лишь отголоски запахов, принесенных ветром с деревенского рынка и пристани? Пряности, сушеная рыба. Парень лет десяти (может быть, сын судомойки?) катает палкой велосипедное колесо. Несколько ресторанных служащих сидят и лежат на земле в тени дерева, некоторые спят, их разморило. Узкая бетонная дорожка предупреждающе сверкает на солнце: босиком не ходить. В расписных кадках цветет что-то вроде анютиных глазок; по стене, обвитой белым вьюнком, взбегает голубая ящерица с красной головой. Эта ленивая идиллия на фоне моря, песка и неба – остров Муссуло или остров Капри, Куба, Ява. Вблизи не различишь.

Есть только то, что есть, здесь и сейчас. Aqui. И еще – além и aquém, два наречия места, у которых нет прямых аналогов ни в русском, ни в английском. Além – что-то вроде «за горизонтом»; aquém – противоположность além, что-то вроде «по эту сторону рая». В этих «além e aquém» присутствует сказочный оттенок, как в «тридевятом царстве, тридесятом государстве», и вся обыденность, очерченная этими наречиями, преображается в сказку – особенно за пределами Луанды. Остановившись на ночевку в каком-нибудь захолустье, вдруг обнаруживаешь, что попал в странное место, где «здесь» разом превращается в «там» из полузабытой книги.