Троя против всех

Сон первый: я гляжу в окно, обнаруживаю, что за ночь выпал снег, и понимаю, что это – Питер, детство, надо зайти за Лешей с седьмого этажа, за Максом с восьмого, за Ромкой и Димкой из четвертого парадного и всей оравой идти играть в царя горы. Затем действие переносится в Америку – сон второй. Я, студент юрфака, попадаю в одну из нью-йоркских тюрем, прохожу там какую-то стажировку. На жаргоне американских юрфаков стажировки часто называют «клиникой» (по аналогии с практикой в мединститутах), но мой тюремный сон – уже настоящая «клиника», в буквальном смысле. Большинство заключенных почему-то русские, их вид меня очень пугает. Я с трудом понимаю их речь, едва знакомую по бандитским сериалам и книгам про зону: все эти «шконки», «малявы», «шняги». В одной из камер варят «крокодил», у зэков все руки и ноги в страшных язвах, и я понимаю, что мне туда лучше не заходить. Меня сопровождает секретарша из нашей нью-йоркской адвокатской конторы, пожилая женщина по имени Шари´с. В жизни Шарис – тихоня, но в этом сне она все время орет на меня, упрекая в том, что я вечно опаздываю и отвлекаюсь. Я защищаюсь, ору на нее в ответ. Потом я попадаю в другую камеру и узнаю, что должен провести там остаток дня – это обязательная часть учебной программы. Я жмусь к выходу, боюсь до чего-либо дотронуться, все омерзительно грязное. Но вот кто-то из урок достает видеокассету (у них там имеется старый видеомагнитофон) и ставит мультфильм Миядзаки, которого я никогда раньше не видел. Я решаю, что вернее всего мне будет остаться здесь, прилипнуть к экрану и смотреть этот мультик, пока дают. На этом месте я просыпаюсь или думаю, что проснулся. Вспоминаю правило, которое когда-то где-то вычитал: если твои сны по пробуждении не кажутся бредом, значит, ты еще не проснулся. Открываю глаза, гляжу в потолок, где силуэт геккона гоняется за невидимыми насекомыми.

Дальше – бессонница, искусно заменяющая сны навязчивыми воспоминаниями, искажающая эти воспоминания ровно настолько, чтобы они, подробно воспроизводящие то, что было на самом деле, по ощущению казались сном. События верны, а лица – нет. Во сне наш мозг не в состоянии выдумывать лица, которых мы никогда раньше не видели; в воспоминаниях же все ровно наоборот: люди, которых мы воскрешаем в памяти, никогда не выглядят так, как в жизни.