Троя против всех

Если сложить тезис с антитезисом, получится ни туда ни сюда, ни рыба ни мясо. Это, судя по всему, и есть синтез. Две половинки не складываются в одно, никаких уроков тут не извлечь – ни из советского детства, ни из американского, ни из контраста между ними. Как говорят мбунду, «все хорошее проходит, все плохое забывается». Единственное, о чем имеет смысл говорить, – это время. Время работает не в нашу пользу. Все, что меняется, меняется не к лучшему. Вот и все, что может сказать немолодой человек. Таково его мнение. И оно небезосновательно, это мнение: у немолодого человека есть сын Эндрю. Трудный подросток. Они видятся редко, но контакт, безусловно, есть. Несколько раз Вадику удавалось, как ему кажется, поговорить с сыном по душам. Эндрю рассказывал ему о своей трудной подростковой жизни, а Вадик вспоминал свою. Расспросил о музыкальных предпочтениях. Что слушаешь? Эндрю протянул отцу наушник. Музыка Вадику не понравилась: какое-то слащавое мяуканье. Между тем жизнь подростка, которую описывал Эндрю, была совсем не сахар. Куда жестче, чем в начале девяностых. Странный эффект: жизнь год от года становится все тяжелее, а музыка все легче. Ничего аналогичного хардкору девяностых сейчас нет и в помине. Для Эндрю папашин тяжеляк звучит дико. Это анахронизм, продукт куда более щадящей эпохи. О том вегетарианском времени хорошо сказал Филип Рот, назвавший середину девяностых в Америке «летом мощнейшего разгула добропорядочности, когда терроризм, пришедший было на смену коммунизму в качестве главной угрозы безопасности страны, уступил место оральному сексу, когда цветущий моложавый президент средних лет и увлекшаяся им беззастенчивая особа двадцати одного года, самозабвенно, как парочка подростков на автостоянке, занятые друг другом в Овальном кабинете, оживили старейшую общественную страсть Америки – исторически, возможно, ее самую вредоносную, самую предательскую радость – экстаз ханжества»[285]. Против «экстаза ханжества» восставали солдаты Трои, маргиналы-хардкорщики, как левые, так и правые. Когда же выяснилось, что есть и другие, куда более серьезные поводы для бунта, их доморощенное восстание сошло на нет. Тут впору вспомнить и другую цитату – из Хантера С. Томпсона: «Мы поймали тот волшебный миг; мы мчались на гребне высокой и прекрасной волны… И сейчас… ты можешь подняться на крутой холм… и посмотреть на Запад, и если у тебя все в порядке с глазами, то ты почти разглядишь уровень полной воды – ту точку, где волна в конце концов разбивается и откатывает назад»[286].

Если же не смотреть ни назад, ни вперед, а только вокруг, взгляд упорно пытается выловить из толпы тех, кого в ней нет. Едва ли не половина мемориальных записей во френдленте отсылает к страницам бывших панков из Трои, друзей оголтелой юности: RIP, RIP, RIP… Хотя – какого черта? Ведь им сейчас должно быть не больше сорока!

Впрочем, не в этом дело. Речь – снова и снова – о времени, наскоро уничтожающем все следы. Остается коробка в подвале родительского дома, а в ней – кассета с демоальбомом EOD. Увы, эту кассету так просто не послушать: в позапрошлом году отец, наводя порядок, выбросил двухкассетник «Шарп», двадцать лет собиравший пыль в пустующей детской комнате. Вспоминается группа: Клаудио, Пит, Брайан Колч. Где он сейчас, Колч? Вот кого Вадик безотчетно искал глазами в толпе на концерте Chain Link; спрашивал у Ар-Джея, у Слима. Те сказали, что о Колче уже много лет ничего не известно. В какой-то момент он просто исчез. По слухам, его видели среди бомжей, ночующих в железном бурьяне, не то на Перл-стрит, не то на Куэйл-стрит, не то на Централ-авеню… Но и это было совсем давно, году в 2008‐м, максимум в 2009‐м.

***

Джима Фарино на фестивале тоже не было. Но тут Вадик хотя бы знал, что с ним все в порядке: живет, поет, ведет блог, покровительствует каким-то там ученикам. На фестиваль его не позвали, а если бы и позвали, он бы сам наверняка отказался. Одним из организаторов был гитарист из группы Aerial Raid, а One Man Less и Aerial Raid, как помнил Вадик, никогда не выступали вместе. Или, если быть точным, почти никогда.