В колониальной Анголе многие мулаты не знали своих отцов. Но отец Фелипе в какой-то момент заинтересовался судьбой сына, неожиданно возник на горизонте, когда Фелипе был подростком. Это был один из тех белых вольнодумцев, что сочувствовали чернокожему населению и ратовали за автономию если не всей Анголы, то хотя бы какой-нибудь ее части – задолго до начала войны за независимость. Не то чтобы эти белые сильно возражали против принудительного физического труда для девяноста девяти процентов коренного населения, причисленных к категории индиженуш[39]. Но что-то в них шевелилось, заставляя время от времени возмущаться чрезмерной жестокостью, которую правительство Нового государства проявляло по отношению к африканцам. Белые уроженцы Бенгелы с их винтовками Гра, доставшимися по наследству от отцов и дедов, потомственные плантаторы, сражавшиеся то против мятежных аборигенов, то против южноафриканских буров, богомерзких протестантов и презренных англичан. В XVII веке их предки под предводительством отчаянного Мануэла Перейры искали серебро и медь в заболоченном устье реки Кванза, а когда поняли, что никаких месторождений там нет, переключились на работорговлю. То были осужденные, дегредадуш, сосланные в исправительную колонию за свои грехи. Причем, в отличие от австралийских поселенцев, первые бенгельцы в большинстве своем отбывали срок не за мелкую кражу. Город насильников и убийц. Им потребовалось немало времени, чтобы перековаться в законопослушных фермеров (зато они сразу отличились на поприще работорговли). В эпоху Салазара, оказавшись гражданами второго сорта (в документах так и писалось: «белый второй категории»), эти белые ангольцы были единодушны в ненависти к бесугуш – новоприбывшим из Португалии. При этом каждый мечтал, чтобы его дети получили образование именно в Португалии и приблизились таким образом к «первой категории». Что же касается выбора профессии, все как один советовали своим сыновьям заняться юриспруденцией. А ведь еще в первой половине двадцатого века Ангола продолжала служить исправительной колонией. Чуть ли не все, кто приезжал сюда из Португалии, были либо политическими ссыльными, либо просто уголовниками. Не отсюда ли неистребимое желание видеть своих детей адвокатами? Или просто все дело в том, что профессия адвоката – хлебная, с ней не пропадешь?