Троя против всех

Но это было потом, а пока мои впечатления от музыкальной жизни Луанды сводились к посещению клуба фаду в компании Бена и посещению клуба кудуро – уже без Бена. Вскоре обнаружились и другие интересные вещи. Например, оказалось, что до этих тропических широт каким-то неведомым образом докатилась субкультура готов. Кто бы мог подумать, что и здесь, в Центральной Африке, я увижу мальчиков и девочек во всем черном, с печальными глазами, подведенными черной тушью, в футболках с эмблемами «Bauhaus» и «Alien Sex Fiend»? Но готик-рок меня никогда особенно не интересовал. Зато в баре по соседству с тем, в котором тусовались ангольские готы, я услышал нечто, что заставило меня вздрогнуть. Этот бар располагался в заброшенной вилле, где в течение многих лет находили пристанище разные театральные труппы, секции капоэйры и уличные художники. Теперь там красовалась вывеска, сулившая живую музыку и открытый микрофон. И, проходя мимо, я вдруг понял, что знаю эту музыку, эту группу… Это было так же невероятно, как если бы все кругом вдруг перешли на русский (так бывало в детстве, когда мы только приехали в Америку: я иду по школьному коридору, слышу, как вокруг говорят по-английски, и в этот момент мне кажется, что все они разыгрывают меня, – и через секунду заговорят по-русски, ведь они не могут не говорить по-русски; позже я узнал, что это – распространенная для эмигрантов вещь). Знакомое, родное, то, чего не может быть, не бывает, как не бывает воскрешения из мертвых, но ведь вот же оно, здесь и сейчас… в одном из трактиров Луанды выступает группа Eats Shoots and Leaves.

Глава 13

Смиряя дрожь в коленках, я захожу в незнакомое заведение, из которого доносится знакомая музыка. Обычный заплеванный трактир, где все стены обклеены плакатами с обнаженными девицами. Подслеповатые лампочки, полумрак. На плакате, украшающем дверь уборной, представлено своеобразное толкование ангольского фольклора: порномодель изображена в виде русалки, а из‐за ее плеча выглядывает двуликий демон Кифумбе, популярный персонаж ангольских сказок. Посетителей в этом кабаке мало, и все какие-то стремные. В одном углу обкуренные растаманы режутся в шашки, в другом – голый по пояс мужик средних лет обнимает совсем юную девушку со старательно заплетенными в мелкие косички волосами. Я прохожу мимо них, попадаю в смежную комнату, такую же темную и тесную, как предыдущая. Музыка – это здесь. Кроме самих музыкантов, в комнате никого нет. Может, это не концерт, а репетиция? Гитарист играет так, будто небрежно стряхивает мелодию со струны. Нет, это не Ар-Джей Бернарди, а молодой мулат с точеным лицом, аккуратной щетиной (видно, что ее каждое утро подравнивают триммером) и такой же опрятной шевелюрой. Другие участники группы – африканцы в возрасте между тридцатью и сорока. Колоритная компания, я залюбовался их видом. Второй гитарист – худощавый очкарик с келоидным рубцом на скуле. Басист, наоборот, тучноват, из‐за своей полноты он производит впечатление добродушного рохли. Зато ударник – настоящий гангстер: мускулистый парень в майке-алкоголичке, темные очки, волосы, выбеленные в платиновый цвет. Я никогда раньше не видел, чтобы африканцы играли такую музыку. В Америке хеви-метал и все его производные всегда были музыкой белых людей. А тут – нате, пожалуйста. Чудеса. Это как если бы китаец овладел языком говорящих барабанов. Причем не просто овладел, а в совершенстве. Парни рубятся так, что наша Троя могла бы позавидовать. «Наша»? Уж точно не твоя, Дэмиен, ты-то давно не там. Не там и не здесь. Но музыка – да, музыка остается.

– Com licença, posso ficar aqui para ouvir a música?[64]

– Claro. Não faz mal[65], – улыбается мулат с аккуратной щетиной. И подмигивает: – Tudo vai dar certo[66].

– De onde és, meu?[67] – спрашивает гангстер-ударник.

– Sou da Rússia[68].

Зачем я это сказал? Не то чтобы сказанное было совсем враньем. Но до этого в Анголе я всегда представлялся американцем, а уж потом, если был повод, упоминал о своем русском происхождении. Почему же сейчас ляпнул? Ведь для этих ребят, судя по той музыке, которую они играют, Америка значит куда больше, чем Россия.

– Ты правда, что ли, из России? – вдруг произносит на чистом русском приветливый мулат.

Теперь я точно знаю, что у меня проблемы с головой; что происходящее – галлюцинация, потому что таких чудес в жизни не бывает. С удовольствием наблюдая за моей реакцией, мулат наконец поясняет:

– У меня мама русская. А папа анголец. Я – Жузе. А это вот, знакомься, Карлуш, Ману и Шику. Ты здесь надолго? – Все-таки по-русски он говорит с легким акцентом. Я отмечаю это и понемногу успокаиваюсь.