Троя против всех

– А что мы? Мы принимаем систему такой, какая она есть. Даже если она нам не нравится. Мы с Шику – уж точно. Карлуш – немного другой случай. Он из Уамбо, его семья попала в Луанду во время войны. И он навсегда записал себя в приезжие, хотя прожил здесь уже полжизни. Ему нравится считать себя беженцем. Но на этом его отщепенство кончается. Тем более что он, в отличие от нас, человек семейный.

Сорок лет назад, когда в постколониальной Африке строили коммунизм, отец Жузе работал в дипломатической миссии Анголы в СССР. Какую именно должность он там занимал, Жузе так и не узнал. По-русски его отец всю жизнь говорил плохо, коверкал язык так, что у русскоязычного сына сводило скулы. Но молодому ангольцу хватило и этого ломаного языка, чтобы завести роман с москвичкой, убедить ее выйти за него замуж и уехать с ним в Африку. В те годы, как потом объясняла мать, многие русские женщины мечтали выйти за иностранцев и свалить хоть куда, главное, чтоб за границу. Жузе никогда не мог понять этого стремления. Разве трудно догадаться, что в стране, для которой Советский Союз – big brother, дела должны обстоять еще хуже, чем в самом Союзе? Впрочем, главный вопрос, конечно, не где, а как, в каком качестве. Например, жительница Баку Татьяна Куканова тоже ведь вышла замуж за ангольца, студента Азербайджанского института нефти и химии, – и не прогадала[91].

В советской Анголе семья Жузе была в привилегированном положении. Это было время научного социализма, партсобраний, ячеек. Зарплата дипломата не так уж сильно отличалась от зарплаты рабочего, но ведь дело было не в зарплатах, а в талонах, дававших доступ к закрытым распределителям. Синий талон – для чиновников, зеленый – для научных сотрудников, розовый – только для избранных, членов Политбюро, работников «Сонангола»… У семьи Жузе были розовые талоны. Жили как у Христа за пазухой. Тем не менее его мать впоследствии говорила, что никогда не хотела уезжать из Москвы; что ее заставил муж – и таким образом сломал ей жизнь. Но ее словам нельзя было безоговорочно верить. Она долго не могла привыкнуть к Африке и в течение мучительного периода адаптации старательно перекраивала свою память, так что потом и сама уже не могла отличить правду от вымысла. Мне ли не знать: с моей мамой, учительницей русского языка и литературы, в эмиграции произошло почти то же самое.

Пока в Анголе строили коммунизм, они жили на всем готовом. Но в апреле 1991‐го на Втором съезде ЦК МПЛА было решено сменить курс в сторону рыночной экономики. Все пошло с молотка, от служебных машин до военной техники. Рассказывали, что один из бывших одноклассников отца Жузе, капитан военно-морского флота, купил за тысячу кванз боевой корабль и переоснастил его в рыболовное судно, а все орудия продал боевикам хуту в Руанде. Другой знакомый, заместитель заместителя в Министерстве юстиции, «приватизировал» министерский автопарк: раздал каждому из своих подчиненных по автомобилю, а себе оставил то, что осталось, – семь или восемь подержанных «мерседесов»; засим открыл компанию – люксовый такси-сервис. Это было время неслыханной социальной мобильности. Бывшие аппаратчики в одночасье становились миллионерами. В центре Луанды открывались дорогие рестораны и клубы. В госучреждениях перестали платить зарплаты. Каждый крутился как мог. Увы, отец Жузе не стал олигархом, как некоторые из его сверстников. То ли не захотел, то ли вовремя не сориентировался. Все, что ему удалось, – это открыть лавку в городке Кашито, откуда происходила его семья. Что же касается самого Жузе, он не испытывал никаких лишений. Рос в Анголе, но регулярно наведывался в Россию, к бабушке с дедушкой. Кроме того, провел полтора года во Франции и шесть лет в Америке: у отца были родственники повсюду. В середине девяностых, когда война вспыхнула с новой силой, юноши в Луанде делились на две категории: те, кто по окончании школы уезжал за границу, и те, кого забирали в армию. И хотя к тому моменту у отца Жузе уже не было прежних возможностей, его связей хватило, чтобы сын не загремел в призывники (другим членам группы тоже повезло: Шику и Ману не подлежали призыву, потому что были младше, а Карлуш – потому, что был беженцем с территории УНИТА). Жузе учился актерскому мастерству на театральном факультете Аризонского университета, потом – по программе обмена – в Школе-студии МХАТ. Так же, как и его отец, он шел проторенной тропой успеха, но в какой-то момент сошел с дистанции. Его сверстники, дети аппаратчиков МПЛА, получали образование за рубежом, а по возвращении становились олигархами. Жузе получил образование за рубежом, но олигархом не стал. Теперь он пытается пробиться в теле– и киноиндустрию, а пока ангажементов нет, подрабатывает то официантом в ресторане при гостинице для экспатов, то диджеем.