Троя против всех

Рэнди Шульц вышел из психушки Four Winds с двумя толстыми папками. В одной были стихи, в другой – выписной эпикриз (диагноз: шизоаффективное расстройство). При ближайшем рассмотрении стихи оказались текстами будущих песен. Рэнди стал солистом First Axis, единственной хардкор-группы в Столичном округе, собиравшей многотысячные залы. Название группы отсылало к анамнезу ее лидера: это было словосочетание из врачебного жаргона, которого Рэнди наслушался в лечебнице (во время утренних обходов врачи пользовались своим жаргоном, как билингвы, которые переходят на другой язык, чтобы сообщить какую-нибудь гадость о человеке, стоящем рядом). «Первая ось»[94] означала серьезные психиатрические диагнозы, включая тот, которым наградили Рэнди. Он не возражал: псих так псих. Пока его лечили, он читал Стивена Кинга и Фридриха Ницше. Читал и других, вообще был неплохо подкован в литературе. В его собственных текстах проскальзывали цитаты то из Рембо, то из Блейка. При этом он, так и не окончивший среднюю школу, делал огромное количество орфографических ошибок. Умничая, употреблял «ученые слова», и употреблял их неправильно, как в том первом разговоре с Вадиком, когда он почему-то называл языки диалектами. Но главное – он писал по-настоящему талантливые тексты. Болезненные, пугающие, щемящие, они сразу впечатывались в память. Песни First Axis слушали люди далекие как от поэзии, так и от хардкора. Слушали этот странный вокал – замогильное завывание, переходящее в припадочный крик, – и становились фанатами, называли Рэнди гением, ломились на концерты. Чем был вызван такой эффект? Почему эта мрачнейшая музыка, помесь хардкора с дум-металом, находила такой отклик в сердцах жителей рабочих окраин Трои-Кохоуза? Чем объяснить то гипнотическое действие, которое она оказывала?

Долгое время Вадик не мог понять, кого ему напоминает Рэнди. Наконец понял: Джима Моррисона. Даже внешне – не то что похож, но что-то общее есть – во взгляде, что ли. Рэнди был худощав, слегка сутул, у него было вытянутое лицо, темные, глубоко посаженные глаза, темные волосы, прямой пробор с челкой по бокам. Когда-то, еще в Чикаго, Вадик тоже попытался отрастить себе челку, но ничего не вышло: кучерявые волосы, еще не успев толком отрасти, сбились паклей, и «вскидывание челки» все кругом принимали за нервный тик. Теперь же Вадик, как и большинство хардкорщиков, брился наголо. В какой-то момент Рэнди тоже побрил себе голову, отчего стал похожим на хеллоуинского персонажа: в сочетании с голым черепом его впалые глаза издали казались пустыми глазницами, как у героев его любимых ужастиков.

В общении Рэнди оказался ровно таким, каким Вадик его себе представлял: психопат и эгоист, но мог быть обаятельным, как, наверное, большинство психопатов и эгоистов. С ним было весело сидеть в подвале, смотреть «Пятницу, 13‐е» и болтать о разной чепухе. Он мог уморительно пародировать общих знакомых, а в следующую минуту завести разговор по душам, пуститься в подробные воспоминания о детстве. Почти диккенсовская история: мать, к которой Рэнди был очень привязан, умерла, когда он был маленьким, отец и старший брат – «холодные и отстраненные в лучших нордических традициях», ни один из них за всю жизнь ни разу даже не обнял Рэнди. Все это подавалось в доверительно-сбивчивой форме, с раздумчивыми паузами, как будто проговаривалось впервые. Вадик был так польщен, так очарован этим монологом, что поначалу даже не воспринял его как монолог. Лишь потом, вспоминая их дружбу, отметил, что из всех стилей беседы Рэнди предпочитал интервью (Вадик со своим «зином» попал в самую точку), тут его эгоцентризм был на воле.

Стихи лились из него потоком и, кажется, льются по сей день. После First Axis у него было много других проектов, все немного похожи друг на друга: стиль Рэнди моментально узнаваем. Но его последующие проекты уже не пользовались таким успехом. А группу First Axis, просуществовавшую всего четыре года и распавшуюся в 1998‐м, в Трое помнят до сих пор.