Здесь мы сталкиваемся с рядом неточностей. В «Киприях» упоминается, что Парис успел повстречаться с Диоскурами (Кастором и Полидевком), но ничего от них не добился. У Дарета говорится, что братья узнают о похищении сестры и бросаются в погоню на кораблях. И, как намекает Дарет, погибают во время бури у Лесбоса. Что является вполне реалистичной версией. Но более распространенная — о гибели Диоскуров в схватке с сыновьями Афарея. В «Киприях» и «Илиаде» отмечено, что это произошло после похищения Елены.
Версия о том, что Менелай, получив известие о похищении жены, возвращается в Спарту из Пилоса от Нестора, выглядит неправдоподобной. Скорее всего, это возвращение произошло с Крита, где делили наследство Катрея. Также Дарет исключает имеющийся в источниках сюжет довольно длительного возвращения Париса в Трою. Кроме того, в отличие от других источников, сбор войска и кораблей перед походом в Трою объявляется в афинской гавани, а не в Авлиде. Хотя первоначально сбор, согласно Дарету, происходит в Спарте.
Во всех этих версиях для нас важно, что у Троянской войны есть предыстория — вторжение Геракла в Троаду, убийство царя и похищение царевны Гесионы. Ответный ход троянцев — экспедиция Париса с похищением Елены. Таким образом, Дарет Фригийский сохранил для нас сведения о причинах Троянской войны, которые вовсе не сводились к недостойному поступку Париса. Действия троянского царевича носили ответный характер и были совершены не по произволу, а по прямому поручению Приама и при поддержке народного собрания.
Накануне войны: стратегическая нестабильность
На любом артефакте или документе древности оставлены отпечатки последующих эпох. Поэтому историческое наследие, поступающее нам для исследования, не является идеальным: в нем нужно видеть поздние напластования. Не говоря уже о том, что до нашего времени дошли порой случайные, а не типичные или лучшие произведения.
Нет сомнений, что фальсификации исторических свидетельств встречаются. До сих пор желающие прославить свое произведение пользуются именами известных лиц, которыми подписывают собственные сочинения. Но чтобы уверенно говорить о фальсификациях, нужны существенные аргументы. Кроме того, фальсификация авторства вовсе не свидетельствует о фальсификации содержания.
«Дневник Троянской войны» Диктиса Критского считается фальсификацией во всех отношениях. Тем не менее, в Средние века это произведение не раз издавалось и считалось более достоверным свидетельством о Троянской войне, чем поэзия Гомера. Действительно, у Диктиса — сухое, конспективное изложение, у Гомера — множество украшений и пафос, которые отодвигают содержание на второй план.
История обнаружения «Дневника» выглядит правдоподобно — он найден в гробнице, которая была разрушена землетрясением. Об этом свидетельствует автор предисловия — некий римлянин Луций Септимий, направивший переведенный им с греческого текст своему приятелю Квинту Арадию Руфину. Якобы, пастухи, обнаружившие гробницу, оказались настолько просвещенными, что не выбросили дощечки с текстом, а преподнесли их местному критскому правителю Праксиду (Евпраксиду), а тот — императору Цезарю Нерону, который приказал перевести текст, написанный финикийским письмом, на греческий. Потом греческий текст каким-то образом попал к Луцию Септимию, и он перевел его на латынь. Греческий оригинал, действительно, существовал — из него сохранились два папирусных отрывка, подтверждающие, что перевод на латынь сделан достаточно точно. Греческие отрывки датируются I–II вв. н. э., римский перевод — III–IV вв.
Кто были римские аристократы, принявшие участие в сохранении «Дневника», сказать невозможно. Подобные имена носили многие римляне. Да и вообще, вся история с обретением «Дневников» может быть литературной выдумкой. По крайней мере, предисловие Луция Септимия присутствует не во всех списках «Дневников», дошедших до наших времен. Само имя «Диктис» могло быть выдумано Нероном или же иметь неизвестное нам значение — от слова «диктант», которое поздними переписчиками было искажено и превратилось в имя собственное.
Нас интересует совсем другое: есть ли в безусловно древнем тексте что-либо, способное уточнить или дополнить реконструкцию Троянской войны? При этом неважно, был ли «Дневник» действительно «подневной записью» очевидца или автор приписал себе (или воображаемому очевидцу) непосредственное участие в событиях.
Диктис, будь он очевидцем, не описывал бы события за крепостными стенами Трои, куда он попасть не мог. Поэтому мы будем считать его «Дневник» просто литературной формой, не предъявляя претензий ровно на тех же основаниях, как и Гомеру. Диктис описал то, что знал. Или записал со слов тех, кто передал ему свидетельства о Троянской войне — в меру своего понимания происшедшего.