Сокольник впервые пошевелился – кивнул ей. Потом повернулся, подобрал вещи, увязанные в одеяло, закинул тючок на плечо и придержал когтями. Они вместе дошли до конюшни при гостинице, где Тирта оставила свою лошадь. Кобыла стояла в самом дальнем деннике. Тирта села на тюк сена и жестом предложила спутнику присесть на другой.
Она решила, что с этим человеком лучше говорить откровенно. Что-то в нем действовало успокаивающе на ее чутье, а своему чутью Тирта за последние четыре года привыкла доверять. Это был человек, переживший тяжкое несчастье, но не предавший себя. Он мог сломаться, но не согнуться – хотя и сломанным он не выглядел. Чем пристальнее Тирта рассматривала его, тем больше убеждалась, что перед ней боец, с которым нельзя не считаться.
– Мне нужно пройти через горы в Карстен, – заявила Тирта. А объяснять, зачем ей туда, она совершенно не обязана. – Прежние дороги и тропы исчезли, к тому же за границей полно неприкаянных людей без хозяина. Я сколько-то умею обращаться с оружием и жить в глуши. Но я не хочу заблудиться по пути, а то и умереть, пока не сделаю то, что нужно.
И снова он кивнул в ответ.
– Я заплачу два золотых за двадцать дней службы. Половину наперед. У тебя есть лошадь?
– Там.
Сокольник явно был неразговорчив. Он указал лапой на денник, через два от того, в котором жевала сено Вальда. Там стоял еще один горный пони, чуть больше и массивнее кобылы. Грива его была подстрижена, а на стене денника висело седло с раздвоенной лукой – местом для сокола. Но птицы не было и здесь.
– А твой сокол? – решилась наконец спросить Тирта.
В воздухе словно холодом повеяло. Она словно забрела в какое-то запретное Место Силы, огражденное от нее и ей подобных, – так Тирте показалось на миг. На секунду она испугалась, что сделка сорвется из-за ее вопроса, хоть он и был вполне естественным в этих обстоятельствах.
Голос наемника сделался чуть ниже.
– У меня нет сокола.
Возможно, из-за этого он и ушел от своего народа. Тирта слишком хорошо понимала, что продолжать этот разговор не стоит.
– Условия тебя устраивают? – Она постаралась говорить как можно хладнокровнее.
– Двадцать дней… – произнес наемник, словно бы о чем-то задумавшись. – А потом?
– Потом посмотрим. – Девушка встала и протянула руку, предлагая скрепить сделку рукопожатием. Сперва ей показалось, что сейчас он вложит ей в ладонь холодную железную лапу, – искалеченная рука чуть дернулась, словно это движение было более привычным. Но потом он все-таки сжал ее руку другой, здоровой.
Тирта еще по пути запустила руку под плащ и выудила из кошелька золотой диск. Теперь, когда наемник поспешно отнял руку, она вручила ему эту монету. Сокольник мгновение подержал ее, словно прикидывая, достойная ли это плата за ее требование, потом кивнул в третий раз.
– Мне нужно купить припасы, – поспешно сказала Тирта. – Но я намерена уйти из города сегодня, пускай даже в бурю. Ты согласен?
– Я согласился на службу щита… – начал было сокольник, потом запнулся, словно его вдруг посетила какая-то мысль. – Какой герб мне теперь носить?
Похоже, он все еще придерживался древних традиций. Поступая на службу, пустой щит брал на это время герб Дома, который его нанял. Тирта мрачно улыбнулась, достала меч из ножен и поднесла к лампе – кто-то из конюхов зажег ее, а то из-за бури тут стало совсем темно, и оставил висеть неподалеку.
Хоть огонек лампы и был тусклым, все же в его свете можно было рассмотреть голову кричащего ястреба, бросающего вызов людям и миру.
– До́ма Ястребиного Утеса, сокольник. Похоже, у нас есть что-то общее, хотя Ястребиный Утес лежит в руинах столько лет, что я и подсчитывать не стану.
Сокольник немного подался вперед, словно старался рассмотреть рисунок получше. Потом он перевел взгляд на девушку.
– Кто говорит от имени Дома?
И снова Тирта улыбнулась, и улыбка ее стала еще холоднее и горше.
– Я говорю, сокольник. Потому что я и есть Дом, и Кровь, и весь род – а призывать и собирать воедино призраков не научился еще никто. Так что ты идешь под гербом Ястребиного Утеса, а Ястребиный Утес – это я.
И с этими словами Тирта развернулась и ушла, чтобы завершить свою часть сделки, которую задумала так много тяжелых лет назад.
2
Шторм бушевал полдня. Путники ежились, кутались в плащи и заставляли упирающихся лошадей идти в горы по тропе, которая уже в полулиге от Ромсгарта стала едва заметна. Сокольник с самого начала ехал первым, словно так и полагалось. Уверенность его движений убедила девушку, что он и вправду не новичок в горах.
Однако этой еле заметной тропы он держался недолго. Вскоре после того, как путники вступили на нее, сокольник придержал коня, давая Тирте поравняться с ним, и заговорил – впервые с того момента, как они выехали из города:
– Хочешь ли ты, чтобы мы двигались как можно незаметнее?
Он не спросил, зачем они едут на юг, а она не собиралась ничего объяснять. Но, похоже, отчасти сокольник догадался о ее цели.
– Ты знаешь другую дорогу?
Тирта почувствовала, как в ней нарастает раздражение: почему это он может рассматривать ее, а она не может видеть его без маски?