Троицкие сидельцы

Но тут со стены напротив вдруг какой-то озорник завернул ярославской скороговоркой такое, что хохот заглушил слова шляхтича. Покрутившись еще немного на коне, он плюнул с досады и, что-то прокричав напоследок, умчался к своим.

На лестнице Духовской церкви послышались быстрые шаги, из проема показался Иван Внуков, стрелецкий голова. Воевода вопросительно посмотрел на него.

— Прошу, воевода, разрешить вылазку. — Внуков запыхался, говорил отрывисто.

— Для чего?

— Разбить отделившийся отряд. Ляхи едут по Дмитровской дороге. Тут их надо ударить и прижать к прудам. Людей поведу незаметно, оврагом и низиною. Как раз успеем, ежели не мешкать.

Замысел Внукова был прост и верен. Слишком опрометчиво оторвался от основных сил конный отряд. А ведь за дорогой разливалась студеная гладь Келарева и Клементьевского прудов, отрезая отряд от своих.

Воевода Голохвастов еще раз внимательно окинул взглядом окрестности:

— Стрельцы предупреждены?

— Ждут команды.

— Сколько людей просишь?

— Двух десятков хватит.

— Добро, но помни: как услышишь три удара в сполошный колокол — сразу поворачивай обратно, уходи за стены.

— И нас возьми с собой, — попросил Степан.

— Тебя возьму, — сказал Внуков, — а Миша Попов пусть останется с воеводою.

Воевода Голохвастов потерял из виду маленький отряд Внукова, как только он выехал из Конюшенных ворот.

Дмитровская дорога, по которой возвращались из разведки поляки, временами заслонялась сплошной стеной леса, а ближе к монастырю она спускалась в неглубокий, заросший кустарником овраг, подковой огибавший Красную гору. Если отряд успеет выбраться из оврага, тогда он в безопасности, тогда, значит, Внуков плохо рассчитал.

Гулкие выстрелы, загремевшие на Дмитровской дороге, переполошили монастырский невоенный люд, вообразивший с испугу, что иноземцы пошли на приступ с ходу, без подготовки. Но зато какой восторг охватил всех, когда увидели они перепуганных шляхтичей, удиравших от русских!

«Молодец Внуков», — подумал воевода. Он насчитал не больше пятнадцати всадников, которым удалось прорваться сквозь засаду. Но на помощь им стремительно мчалась конная рота лисовчиков. Воевода поспешно обернулся к Мише, который так же напряженно, как и Голохвастов, наблюдал за схваткой, развернувшейся у стен крепости.

— Бей в колокол три раза!

Услышав условленные удары колокола, Внуков, вырвавшийся вперед, первым осадил коня, прокричал команду. Все враз повернули коней и помчались к крепости. А лисовчики, подлетевшие было вслед за ними прямо к открытым еще крепостным воротам, попали под огонь настенных пушек, которые хлестнули раскаленным дождем свинцовых пуль, коротких гвоздей и железных обрезков. Несколько всадников попадало с коней, остальные умчались.

Стрельцы въехали в крепость героями. Железная решетка с острыми наконечниками с лязгом опустилась за ними. Эта решетка — герсы — находилась сразу за дубовыми воротами, обитыми толстыми железными листами. К стрельцам бежали люди, впереди — Гаранька.

— Здорово вы их поколошматили! — с восхищением кричал он. — Они, вишь ты, так и удрали, сам видал!

Один стрелец подмигнул мальчонке, наклонился к нему:

— Видал, говоришь? А случаем, не врешь?

— Не вру, удрали!

— А ты думал, как? В другой раз и тебя возьмем, так они еще дальше удерут!

До самого вечера только и разговоров было, что об удачной вылазке, о боевой добыче и убитых врагах, число которых в устах очевидцев чем дальше, тем все больше возрастало. Народ в крепости, приунывший было от вида многочисленного неприятельского войска, приободрился.

Собравшиеся в просторной каменной палате военачальники и монастырские старцы весело обсуждали первую удачную вылазку стрельцов.

— Ну, Внуков, ну, молодец, — говорил князь Долгорукий, обнимая стрелецкого командира, — храбро сражался, для всех устроил сегодня праздник. Разве не так, Алексей Иванович? — продолжал князь, обращаясь к воеводе Голохвастову.

— Конечно, молодец, герой! — ответил Голохвастов. — А все ж до праздника, думаю, далеко.

Он прошел к длинному массивному столу и уселся по правую руку от Долгорукого.

Князь взглянул на настоятеля монастыря Иасафа. Тот сидел слева от него и кротко улыбался, выпростав худые слабые руки из широких рукавов светло-желтой мантии. То, что эти руки, белые и дрожавшие, слабы, стало ясно князю очень скоро. И, припоминая долгую беседу с келарем Авраамием в Троицком подворье в Кремле, он все больше убеждался, как прав был келарь, когда говорил о бессилии настоятеля.

Долгорукий оглядел собравшихся.

— Святые отцы, господа дворяне, воины русские! В тяжкий час должны мы приготовиться и укрепиться оружием, силами телесными и духом к долгому осадному сидению…

В каменной просторной палате со стрельчатыми узкими окнами голос князь Григория Борисовича звучал громко и внушительно. Когда князь переводил дыхание и замолкал, слышно было потрескивание горящих свечей, расставленных в подсвечниках посредине длинного стола. Умел сказать нужное слово Долгорукий и знал, как важно внушить людям уверенность в своих силах, вселить надежду на помощь из Москвы.