Троицкие сидельцы

Казаки, понурившись, стояли, ожидая своей участи, переступая босыми ногами. Снова один из всадников подъехал поближе к крепости, прокричал, чтобы, мол, русские посмотрели, что будет с каждым защитником крепости, когда они ее возьмут. На предупреждение воеводы не ответил.

И вот у всех на глазах перед обреченными выстроился ровный ряд жолнеров в синих кафтанах, с рушницами в руках, человек пятнадцать. Смолкли разговоры на крепостной стене.

Синие фигурки вскинули дружно рушницы, сверкнувшие на солнце. Отрывистая команда — и будто спичкой чиркнули по дулам. Грянул залп, и четверо казаков повалились в снег.

IV

Морозы и снега, а потом непролазная распутица надежно охраняли монастырь, ничуть не хуже высоких каменных стен. Но щедрое на тепло апрельское солнце в несколько дней все переменило. Нежно-зеленым ковром покрылась земля, стало подсыхать. В стане Сапеги и Лисовского зашевелились, привели в порядок покинутые осенью окопы, землянки. В начале мая возобновился обстрел монастыря.

Воевода Алексей Иванович с колокольни Духовской церкви в лучах заходящего солнца хорошо видел и лагерь Сапеги на Красной горе, и лагерь Лисовского, у Терентьевой рощи. Там царило оживление.

«Пируют перед битвой, — подумал он. — Вином горячатся. Если пойдут на приступ, как оборонять стены? Сил маловато! Семьсот воинов, не считая стариков, женщин и детей».

Воевода заметил в углу колокольни двух пареньков, с восхищением смотревших на него. Гаранька, вспомнил старый воин, тот, что ходил лазутчиком в Москву, а с ним Янек, поляк.

— Ребята, — позвал он, — подите сюда.

Они подбежали к воеводе.

— Привык к ратной жизни, Гаранька?

— Привык.

— Небось даже нравится?

— Нравится.

— А Янека в ратные дела не втягивай.

— Я не втягиваю, только мы всегда вместе.

— Дружите, что ли, Янек?

— То есть мой друг.

— Ну что ж, дружите. Может, время придет, и взрослые дружить станут. А теперь слушай, Гаранька: держитесь подальше от стен. Понял?

— Понял. А как же…

— Стрелец не оговаривается.

— Угу.

— А сегодня, как стемнеет, явись ко мне.

— Ладно.

Воевода спускался по крученой лестнице и ворчал про себя. Начнется бой, непременно ввяжется, бесенок, тут и до беды недалеко. Лучше при мне побудет, безопасней для него.

Ежевечерний обход воевода начал с Пятницкой башни. Придирчиво осматривал пушки и самопалы, залезал рукой в ствол, чисто ли, смотрел прицелы, с нагаром ли фитили, легко ли их зажечь искрой. Ворча, уходил, а за его спиной, ничуть не обиженные, посмеивались пушкари.

— Лютует, черт бородатый, беда, ежели под горячую руку попадешь. Однажды он мне так-то вот дал затрещину… В голове долго гудело.

Около огромных осадных котлов воевода остановился:

— Смолы хватит, ежели на всю ночь?

Стрельцы сказали, что хватит.

— Добро, и смотрите, чтобы дров хватило.

Так обходил он одну башню за другой и остался доволен: неплохо подготовлены к отпору, всего хватает: и пороху, и оружия, и вару для осадных котлов, и каменных глыб, и извести, и серы.

Солнце еще освещало купола монастырских храмов, когда с Красной горы прогрохотали орудия. Тотчас зазвонил сполошный колокол в крепости. Стрельцы выбегали из домов, из келий и быстро, без суеты занимали каждый свое место на башнях и стенах. Ударили и крепостные пушки.

Осадные войска, поддерживаемые огнем пушек, двигались к крепости нестройными, рассеянными рядами, чтобы не подставлять себя под выстрелы. Не меньше десятка неуклюжих сооружений — турусов на колесах, раскачиваясь на неровностях, медленно катились перед жолнерами, прикрывая их от огня защитников крепости. Многие волокли с собой лестницы, деревянные большие щиты, обшитые толстой кожей, легкие пушки, катили повозки со стенобитными бревнами, обитыми на конце железом.

Крепостные пушки били в турусы, но спрятавшиеся за ними люди не терпели урон, их прикрывали толстые бревна сооружения. Но вот одна неуклюжая башня на колесах развалилась на части, вдребезги разбитая ядрами. От другой турусы отлетело колесо и покатилось назад, под гору.

При первых залпах орудий воевода Алексей Иванович вышел из башни на верхний ярус стены, внимательно наблюдая за тем, как разворачивается сражение.

— Здорово! Так их, бей крепче! — услышал он вдруг ликующий вопль Гараньки, когда один турус развалился. Он очутился на стене, хотя воевода велел ему оставаться в башне, успел раздобыть себе пустой деревянный ящик и, взобравшись на него, с замиранием сердца смотрел на Клементьевское поле, по которому неторопливо и грозно подходили войска.

Голохвастов схватил Гараньку за шиворот и стащил с ящика:

— Куда полез? Стрела да пуля любит таких вот любопытных! Сиди за стеной и не суй голову в пекло. Ступай вниз, ко мне, пока бой идет!

Гаранька недовольно насупился.

— Что ли я трус, что все воюют, а я тикаю, как косой заяц! Чего хорошего-то? И батя мой туточки, и дядь Стена, и дядь Миша, и дядь Афоня, и вон многие поменьше меня! Что, я хуже других? Не маленький небось!