Троллья поганка

Или… его семья зачем-то осталась? Такое ведь тоже возможно. И тогда он действительно мой ровесник. Его страсть к странному ядовитому напитку легко объясняется как раз тем, что он рос среди людей. А плащ и кинжал перешли к нему от отца…

— Крошка, ты о чем задумалась?

Пока я размышляла о том, кто же он, навязавшийся мне в спутники странный мужчина, Эслентейн успел загасить костер и даже свернуть наш спальный мешок.

— Думаю, сколько тебе лет, — призналась я. Иногда, чтобы получить честный ответ, лучше всего задать прямой вопрос.

— Во время великого исхода эльфов я был примерно таким же наивным ребенком, как ты. — В этот раз усмешка у Эслентейна вышла не очень веселой.

Значит… Ледяные грани! Ему примерно лет пятьсот? Интересно, сколько это по меркам эльфов? Для высшего дракона это взрослый зрелый мужчина, готовый к тому, чтобы продлить свой род.

Тха-арису еще далеко до зрелости, он совсем недавно перешагнул за черту юности. Ра-аброн — муж На-арис — с натягом может считаться зрелым. Но с продлением рода у них с сестрой что-то не складывается, а может, они вообще пытались создать видимость попыток исключительно ради моего отца.

Для детей высших, не получивших вторую ипостась, пятьсот лет — это много. Обычный дракон живет от силы тысячу, человеческие потомки и того меньше. То есть для двух моих старших сестер, рожденных после На-арис, пять сотен — это дряхлая старость. Они и так уже… не очень молоды.

Для вампиров пять сотен — тоже большой срок. Но они сами не умирают, так что среди них есть и те, кто старше моего отца. Но есть и «не выдержавшие скуки бессмертия» — так у них принято оправдывать своих собратьев, спаливших самих себя на солнце, например.

Интересно, сколько пять сотен лет для эльфа… и… Может быть, ему во время исхода было не двести, а двадцать?!

— Детка, будь ты эльфийкой, я бы сказал, что гожусь тебе в отцы. Если бы у моего поколения не было проблем с продолжением рода.

Эслентейн устал любоваться на мое задумчивое лицо и сжалился. Я благодарно кивнула и улыбнулась, давая понять, что оценила некоторый намек на юмор.

Значит, у эльфов возраст определяется примерно так же, как и у высших драконов. И… проблемы у нас схожие.

— Сначала мы развиваемся почти как люди, так что на момент великого исхода мне не было и сотни. Я был еще мальчишкой, который наивно считает себя уже взрослым. А вот достигнув зрелости, мы перестаем меняться внешне до самой смерти.

— А сколько живут эльфы?

Если бы я могла втянуть сказанную фразу обратно, обязательно так бы и сделала, но она уже вылетела на волю. И мне было ужасно за нее стыдно…

— Думаю, где-то еще лет через пятьсот-шестьсот я начну постепенно стареть, а через тысячу стану дряхлым эльфийским стариком, — рассмеялся Эслентейн.

Только я чувствовала, что ему почему-то невесело.

— Магия уходит из этого мира, а эльфы, как и драконы, очень от нее зависят. Так что, возможно, все закончится гораздо раньше и мне не придется ждать так долго.

После этих слов у меня не осталось никаких сомнений: тему про возраст и длительность жизни лучше больше не поднимать.

И тут к нам очень поспешно подбежал Синдр, глаза у него странно сверкали, воинственным азартом.

— Лешак сказал, что по дороге из Фрайдера скачет группа всадников. Быстро скачет. И леший уверен, что они собираются напасть на обоз.

— Как далеко? — Эслентейн резко встал, оглядел поляну, явно что-то взвешивая и обдумывая.

— Приготовиться к нападению успеем, а сбежать от них — нет. — У чудовища даже выражение лица изменилось, и из добродушного или брюзжащего придурка он стал похож на готовившегося к битве воина.

— Хорошо, что не в ночи нагнали. Хотя жаль, что Алран не сможет с нами повеселиться. Он любит драки.

Этих нескольких фраз мне хватило, чтобы понять две вещи. Эслентейн знает, как зовут вампира, который нас спас. И уже успел выяснить, что тому нравится. Только… Ледяные грани! Когда?

Глава 19

Синдр:

Леший понуро мялся рядом, пока я ополаскивал котел и тарелки. Лицо у него было настолько задумчивое, что даже сквозь висящие космы мысль светилась. Я пару раз покосился на него с сочувствием, а потом сжалился над бедолагой.

— Сказать чего хочешь или попросить? Давай, скромняху не строй, а то кикиморы засмеют.

— Дык… Это… люди скачут. Той дорогой, что и вы приехали. Шишак над ними пошутил, а они его того…

Я чуть помытую посуду из рук не выпустил, так хотелось у виска покрутить и одновременно пригорюнившегося косматого лесовика по плечу похлопать. Убить лешего в лесу — это равносильно самоубийству. Только все не так уж плохо оказалось.

— Головой в моховую кочку воткнули. — Горемыка лохматый хихикнул, глядя на меня, но предусмотрительно в сторону отпрыгнул. А то бы вымытым котлом по своему немытому котелку с размаху получил, я на моховые кочки не размениваюсь. Стою тут, ему сочувствую, а он надо мной шутить удумал.