Малика погладила каменные перила, успевшие остыть под луной. Свежий ветерок приподнял края легчайшей чаруш и, всколыхнув подол платья, коснулся ног. Дымка между деревьями истончилась и рухнула в траву. Цвет неба менялся прямо на глазах, и даже накидка не мешала наблюдать, как природа готовится встретить солнце. Сливовый оттенок перетёк в лиловый, фиалковый… И вдруг небо превратилось в бескрайнее васильковое поле. Слева, на горизонте, над крышами домов показался краешек ослепительно жёлтого диска.
— Я знал, что ты когда-нибудь вернёшься к своей привычке, — прозвучал тихий голос.
Малика обернулась. На подушке, сбоку входа во дворец, сидел Иштар.
— Как ты? — спросил он и, поднявшись, одёрнул рукава чёрного плаща.
— Спасибо. Хорошо.
Подойдя к Малике, Иштар упёрся руками в перила и посмотрел на восходящее солнце:
— Я несколько раз посылал за тобой, но мне говорили, что ты спишь.
— Коронация забрала у меня слишком много сил.
— Ты пропустила встречу с послами.
— Я бы всё равно не пошла.
Иштар устремил взгляд на Малику:
— Почему?
— Титулованным дворянам неприятно общество плебейки, которая прыгнула выше своей головы.
— Ты моя шабира.
— В Краеугольных Землях это ничего не значит.
— Но значит в Лунной Тверди.
Улыбнувшись, Малика пожала плечами.
— Ты пропустила спортивные состязания, — сказал Иштар.
— Надеюсь, их проводят не раз в десять лет? — промолвила Малика и тут же подумала: неудачная цифра. Шедар правил десять лет, и Иштар мог расценить шутку, как намёк на бесплодность потомка династии Гарпи.
— Каждую годовщину коронации, — прозвучал его голос спокойно.
Малика свела брови:
— Я спала два дня?
Кивнув, Иштар указал на лестницу, сбегающую в сад:
— Пройдёмся?
Они неторопливо шли между деревьями, пренебрегая дорожками и аллеями. Ветки, потяжелевшие от лазурных соцветий, касались головы. Первые лучи солнца, пробиваясь сквозь густую листву, скользили по щекам и заставляли жмуриться.
Впереди показалась беседка из голубого камня. Фигурные столбики балюстрады были густо оплетены ползучими растениями с белыми и алыми цветами. На перилах сидели птицы с перламутровым оперением. При приближении Иштара и Малики они даже не шелохнулись. Если бы не тихий щебет, Малика не поверила бы, что птицы живые. Пол беседки был застелен ковром, и везде лежали подушки.
— Присядь, — промолвил Иштар и первым уселся на пол.
Малика опустилась на пятки. Поправив подол платья, положила руки на колени.
— Должно быть, это твоя самая нелюбимая поза, — промолвил Иштар.
Малика пожала плечами:
— Я привыкла.
— Сними чаруш и сядь удобно. Если хочешь, можешь лечь.
Малика сняла зажим через голову:
— Спасибо за украшение. В ошейниках я задыхалась.
— Вчера Хазирад принял дополнение к одному закону. Теперь зажим по желанию можно заменять ожерельем, колье или тяжёлой цепочкой.
Малика стянула с головы накидку, пригладила ладонями волосы:
— Ты успел провести заседание Хазирада?
— Совсем коротенькое. Буквально пятнадцать минут.
Малика облокотилась на подушку. То, что сказал Иштар, радовало: законы Ракшады походили на горы, которые никто из предшественников Иштара не пытался сдвинуть с места. А тут… Хазирад пошёл хазиру на уступки на второй день после коронации. Но, с другой стороны, Иштар позаботился не о женщинах — он сделал это для шабиры. Она уедет, и всё вернётся на круги своя.
— Я обдумал наш с тобой разговор, — сказал Иштар.
— Не порти утро.
— В Ракшаде тебя никто не убьёт и не изнасилует, даже если ты в одиночку пройдёшь по ночному городу, заглянешь в бедные кварталы или уснёшь на бархане посреди пустыни. И я больше чем уверен, что у тебя не будет причин наложить на себя руки.
Малика сжалась. Два дня назад она находилась в замешательстве, не соображала, о чём говорит, и теперь пила маленькими глотками противное пойло, от которого стягивало кожу на лице и ныли скулы. Голос, слова, взгляд Иштара были пропитаны жалостью — ядом, который растёкся по венам Малики и вынудил внутреннюю пружину распрямиться.
Малика вскочила:
— Я всё придумала, а ты поверил.
— Сядь, — спокойно произнёс Иштар. — Ты без чаруш.
Малика опустилась на пятки и, направив взгляд в сторону, пообещала себе: это был первый и последний раз, когда она перед кем-то открыла свою душу.
— Сколько тебе лет? — спросил Иштар.
— Двадцать четыре.
— В твоём возрасте у ракшадок уже орава детишек.
— А толку? — зло бросила Малика, разглядывая птиц. — Сыновей отбирают, когда им так нужна мама. А дочерей кладут под мужчин, когда девочкам хочется спать с обычной куклой. Ракшадки в моём возрасте лишены любви, дети лишены детства, а вы, мужчины, лишены счастья.
Вновь поднялась на ноги:
— И почему я не могу стоять? Почему должна прятаться за перилами? Что со мной не так? Может, я безобразная уродина и на меня противно смотреть? Тогда зачем ты разрешил мне снять чаруш?
— Я хочу смотреть в глаза той, кому доверяю.
— Никому не верь, и тебя никто не предаст. Я уже это говорила.
— Эльямин, — промолвил Иштар еле слышно. — Кто ты?
— Меня зовут Малика. Ты не знал?
— Ты воин или капризная женщина?
— Тебе виднее.