Тропа колдунов

На монцуки[6] иноземного самурая был изображён диковинный зверь, напоминавший гривастую кошку. Та же кошка украшала треугольный щит. Тяжёлый щит идзина укрывал его от стрел и ударов, но не позволял держать меч так, как привык Такехико — двумя руками. Крепкие стальные доспехи чужака тоже оказались необычайно громоздкими. В массивном шлеме, надеваемом на голову, подобно ведру, было трудно дышать, а обзор через узкую смотровую щель был хуже, чем через прорези защитной маски-хоатэ на самурайском кабуто.

Ещё больше Такехико поразило оружие самурая-кошки. Боевая пара дайсё-но косимоно — длинный и короткий мечи пленника мало на что годились. Гатана — прямая, длинная и тяжёлая. Слишком прямая, слишком длинная и слишком тяжёлая. И заточена зачем-то с обоих сторон.

Такехико опробовал странный меч на трупах. Сталь оказалась плохой. Клинок не был приспособлен для рубящее-режущих ударов, перед которыми не устоит ни шелковее плетение, ни человеческая плоть. Таким мечом можно разве что рубить сплеча, как топором дровосека. Но издинской гатаной можно хотя бы рубить! А вот гранёный кинжал идзина, не похожий ни на вакидзаси, ни на кодзуко, ни на кусунгобу, ни на танто[7] был почти бесполезен. Этим клинком удобно колоть, но им не отрезать головы убитого врага, чтобы подтвердить перед сомневающимися свою победу. И им не вскрыть живота по всем правилам сэппуку, демонстрируя чистоту помыслов и очищая себя от позора.

Узнав, как умер кумигасир[8] разведчиков отважный Масасигэ Есисада, лучший лучник в его отряде, Такехико решил, что белокожим чужакам ведомы законы чести. Посланный на плато воин доложил, что идзины позволили проигравшему бой Масасигэ провести искупительный ритуал сэппуку.

Такого врага следовало уважать, и Такехико тоже решил проявить благородство по отношению к знатному пленнику. А поскольку кинжал идзина не подходил для сэппуку, он дал чужеземцу свой вакидзаси.

Такехико даже разрешил слуге идзина быть помощником-кайсяку и отрубить голову господину, чтобы облегчить муки умирающего. Но самурай-кошка не пожелал уйти из жизни достойно. Вместо того чтобы взрезать себе живот, идзин совершил немыслимое. Он попытался напасть на Такехико! Кайсяку тоже обратил меч против того, кого следовало благодарить.

Это было настолько неожиданно, непостижимо и подло, что ошеломлённые воины не успели вмешаться. К счастью, Такехико сумел справиться с обоими злоумышленниками сам. Дерзкий кайсяку был убит, а его хозяин отныне утратил право именоваться буси. Чужаки на поверку оказался хуже синоби и ямабуси.

Возможно, в стране идзинов подобное вероломство и считается высшей доблестью. В таком случае Такехико было искренне жаль эту страну и воинов этой страны. Но кроме брезгливой жалости и презрения душу терзало ещё одно чувство.

В сердце закрадывалась тревога. И Такехико знал, в чём кроется её причина. Идзины, вне всякого сомнения, являлись врагами. А чтобы одолеть врага, нужно его понять. Но как понять того, кто, оказавшись в плену, не режет себе живот, кто не страшится позора, кто не знает чести и кто живёт по неведомым законам?

Вслед за тревогой приходило сомнение.

Гасир Такехико Есинака размышлял…

Он решил возвращаться из Проклятых гор. Воинов, павших в двух стычках с идзинами, придётся оставить без погребения. Похоронить убитых можно будет позже, а сейчас следовало поскорее известить господина о новой опасности.

И ещё предстояло решить одну непростую задачу: везти ли даймё только головы чужаков, как он намеревался вначале, или вместе с головами доставить живого пленника. В первом случае Такехико в точности исполнит приказ господина: убивать любого, кто встретится на пути. Но тогда господин не сможет ничего узнать об идзинской угрозе. Если же Такехико пригонит в крепость даймё предводителя чужаков, возможно, появится шанс вытянуть из пленника хоть какую-то информацию. Но в этом случае придётся нарушить приказ.

Что ж, если господин сочтёт такое самоуправство непозволительным проступком, вакидзаси всегда под рукой. А Такехико — не бесчестный идзин. Спасительное сэппукку он совершит, как только уловит тень недовольства на лице даймё. Такехико улыбнулся.

На сердце — покой.

Решение принято.

Пора уходить…

* * *

— Пора…

В просторной застланной мягкими коврами комнате, куда не проникал ни свет, ни свежий воздух, лениво клубилась белёсая пелена. Тяжёлый дым прихотливо обволакивал пространство, концентрируясь в одних местах и огибая другие.

— Пришла пора…

Густые клубы растекались из низкой широкой жаровни, на углях которой тлели комочки гашиша. Среди багровеющих россыпей и тёмных шариков дурмана виднелся край крупного прозрачного кристалла, уложенного на дно жаровни. Сухие морщинистые ладони выписывали над самоцветом магические пассы.

— Пришла пора отправляться в путь…

Дым целиком и полностью повиновался этим рукам. Не покушаясь на длиннобородого седовласого старца, колдовавшего у жаровни, он с головы до ног окутывал неподвижные фигуры, что стояли вокруг.