Утром Мие казалось, что все было сном. Странным, невероятным, даже диким, но сном. Выглянув в окно, она увидела, что на Ангеат ложится снег, неспешный, густой и пушистый. Возле елки круглолицая баба развернула бойкую торговлю каким-то горячим напитком: к ее самовару, важно сверкающему круглым пузом, даже выстроилась небольшая очередь. Но Мия всмотрелась в темные фигурки людей, которые торопливо шли сквозь снег по одной из улочек, увидела черные повязки на рукавах и поняла: нет, это был не сон. Совсем не сон. В Ангеате умерла девушка, и сегодня ее будут хоронить.
В комнату заглянула Кирси, увидела, что госпожа не спит, поклонилась и сказала:
– Доброе утро, миледи! Какую одежду прикажете готовить?
Мия нахмурилась, вспоминая свои платья. Пожалуй, темно-синее с серебряным кружевом по вороту будет в самый раз: не траурное, но достаточно сдержанное, оно вполне подойдет, чтобы выразить ее отношение к ситуации.
– Ты знала умершую девушку? – спросила Мия, объяснив служанке, какое платье нужно достать из шкафа.
Кирси вынула нужную вешалку и несколько мгновений завороженно рассматривала дорогую ткань и кружево, а затем опомнилась и ответила:
– Да, конечно, знала. Ангеат и Баллихар маленькие, мы здесь все друг друга знаем. С кем-то дружим, с кем-то в родстве.
– У нее и правда было больное сердце?
– Да, миледи, с самого детства. Господин Оливер, дай ему Бог здоровья за его доброту, даже привозил для Эвви лекарства из столицы. Но не помогло…
Мия вспомнила, что вчера не видела Кирси среди людей перед дворцом. Впрочем, вряд ли здесь есть что-то удивительное. Она могла быть рядом с умершей – или даже спать. Кирси скользнула в ванную, и Мия услышала, как полилась вода, и уловила сладковатый запах ароматических солей для купания.
– Я не поняла только одного, – призналась Мия, когда служанка вернулась. – Почему вчера все так радовались?
– Это у нас так принято, миледи. Чтобы мертвая душа не печалилась, видя слезы родных, – объяснила девушка.
Мию странно задело это словосочетание. Мертвая душа. Как вообще можно так говорить? Если веруешь в Господа, то всегда будешь жив и никогда не умрешь, даже если смерть настигнет тело.
Тело способно умереть. Душа вечно жива. Так говорил священник, отец Николай, и Мия нашла утешение в его словах, когда лишилась родителей.
– Когда ее будут хоронить? – поинтересовалась Мия. Кирси покосилась на часы и ответила:
– Около одиннадцати, миледи. Вы пойдете?
В глазах служанки мелькнул цепкий интерес, словно вопрос был проверкой, и она хотела посмотреть, как на него отреагирует Мия. С одной стороны, что ей делать на похоронах незнакомки? С другой, если она живет в Ангеате, маленьком поселении, где все друг друга знают, то ей лучше не выделяться, а делать то же, что и остальные. В конце концов, однажды Мие могут понадобиться те, кто будет считать ее доброй и сочувствующей, чем заносчивой гордячкой, которой незачем помогать.
– Я спрошу у дяди Оливера, – с мягкой улыбкой ответила Мия. Мать всегда учила: если перед тобой опасный, неприятный или странный выбор, попробуй перенести ответственность на другого. – Если он разрешит, то я пойду.
Блеск в глазах Кирси погас, словно она услышала именно то, что хотела.
Оливер, разумеется, разрешил. Когда вся компания собралась за завтраком – яичница с беконом, фасоль в томатном соусе, смуглая горка печеных грибов, – Мия спросила о похоронах. Опекун ответил:
– Да, разумеется. Вы живете в Ангеате, и хорошо, что готовы разделять с его обитателями и горе, и радость.
Аделард едва уловимо улыбнулся и снова уткнулся в тарелку. Эрик задумчиво ковырял вилкой яичницу, и на его бинтах снова проступило красное пятно.
– Вам больно? – спросила Мия.
Поэт был странным, но он ей нравился. В отличие от остальных новых знакомых, в нем чувствовалось что-то очень искреннее и настоящее.
– Видите ли, миледи, иногда творчество действительно причиняет боль, – признался Эрик, и Мия вспомнила, как он упомянул о том, что поэты никогда не говорят прямо.
Аделард ухмыльнулся и сообщил:
– Это все звучит очень торжественно и пафосно, дорогая Мия. Но на самом деле у него просто дурная привычка царапать запястья пером, когда он кропает свои вирши. Это очень романтично: юный поэт, который пишет возвышенные строки собственной кровью.
Эрик посмотрел на художника с такой обжигающей ненавистью, что Мия почувствовала, как в животе разливается холод. Оливер с веселым и беспечным видом отправил в рот кусок бекона, прожевал и поинтересовался:
– Аделард, а вы пойдете на похороны?
– Нет, – бросил художник. – Мне надо закончить картину.
– А как же ваша рука? – удивилась Мия.
Аделард только плечами пожал.
– Я умею писать обеими руками. Одинаково хорошо. А слуга донесет вещи, куда надо. Жаль, что вчера я был без него.
День выдался пасмурным, но, когда Мия, держа Эрика под руку, пришла к маленькой церкви, солнце проглянуло сквозь облака. Кто-то из женщин, передававших поминальные свечи, вздохнул:
– Вот и солнышко вышло. Провожает Король нашу девочку.
– Король? – шепотом переспросила Мия.
Эрик накрыл ее пальцы своими, сжал и едва слышно произнес: