— Зачем? Подумайте, стоило вам лишь пригрозить майору Тарасову, как мы сочли необходимым успокоить вас. Вчера вы отправились в Рушниковку, не зная, что Остап Жога давно сбежал отсюда и в другом месте приказал долго жить… Не предупредил он никого, что сюда нельзя…
— Хватит! — зажал уши руками Шмель. — Ведите!
— А вы говорите… — удовлетворился реакцией бандита Киричук и кивнул «ястребкам»: — Конвоируйте в дом!
Во дворе подполковника ждала новость: на огороде выкопаны ящики с патронами, пистолетами, несколько винтовок. Их, как вязанку дров, прижал к груди долговязый Филимон.
— Ходил рядом и не чуял, товарищ Филимон, — с упреком сказал руководителю «ястребков» Киричук.
Он распорядился погрузить в машину захваченное оружие и отправился искать «через две хаты, в третьей» крестную Маньки, к которой пошла хозяйка дома, отрекшись от своего постояльца: не хозяин, не родич — чужак!
Но разыскивать их не пришлось. Маня сидела посреди двора в окружении кур, сгребала пыль и сыпала ее, приговаривая: «цыпа-цыпа-цыпа». Глупые куры, кудахча, не поддавались на обман.
Едва Киричук вошел во двор, как на крыльце появилась старушка с женщиной средних лет, наверное крестной Мани, которая тут же увела больную в дом, не проронив ни слова.
— Нашли чего на задах? — спросила старушка, видимо не уверенная за целость тайника на огороде.
— Нашли, спасибо. Как звать вас? Давеча не до того было. Меня — Василий Васильевич.
— Боялась, вдруг ночью вырыли, окажусь болтуньей… А звать меня, как все обзывают: баба Яга.
— Ну зачем же мне, как все, мало ли что… неловко даже, — мягко улыбнулся Киричук. — Это даже обидно. Какая вы баба Яга?
— Так не от ведьмы мое имя, а от Ядвиги, коротко, с детства меня и мать звала «Яга», «Ягонька», а к старости само вышло — баба Яга. Не думала, не привыкла, да откликаюсь. Какая уж теперь Ядвига!
— Ну хорошо, было бы здоровье. По вас видно, жизнь энергично прожили, бойко.
— Да уж шустринки хватало, не то что теперь — на месте топчусь… Ты о нем, о Ефиме, хочешь спросить?
— И о нем. Кто же он вам? — удовлетворился Киричук переходом к делу.
— Считай, никто. Привезли его в конце войны раненного, под другой фамилией. Ну, с немцами был, потом в банде этой…
— Продолжайте, я понял.
— Которые привезли Ефима, сказали мне: не вылечишь — девку заберем и тебя прибьем. Сыном попрекнули, в сельсовете работал… Вылечила. Он Маньку в лес уволок, сгубил дите, домой видите какой приползла. Врал он, будто она стрельбы испугалась и свихнулась. Бандиты напали, брехал, Маньку защищал, над головой у нее стрелял, еле отбился. Теперь вижу, от каких бандитов он тикал. Прятался сначала, солдат боялся. А потом дружки по ночам в прошлом году схрон построили.
— Что же вы не сообщили нам? Мы бы защитили, — поинтересовался Киричук и глянул на часы: было ровно восемь утра.
— Пока вы защитите, без кишков останешься, — ладошкой отмахнулась тетка Ядвига.
— Кто жил в схроне?
— Всю зиму господарь Остап с двумя девками, с одной Ефимка таскался… Ездили всякие. Потом реже и реже. А с весны опять пошли. Придут в дверь, а обратно не выйдут. Думала, прибьют там, а куда девают — неизвестно.
— И куда же они девались?
— Кто же их знает… Мне самой далеко отходить не велели. Сколько раз дня по три во двор не пускали, кто-то видный, чуяла, приходил.
Киричук понял, что может получить от хозяйки дома лишь косвенную и случайную информацию, на которую сейчас не может тратить время.
— Спасибо, тетушка Ядвига! Идите домой. Просьбу вашу я выполню, Ефима Помирчего мы не отпустим.
— Вам спасибо, Василий Васильевич. От всех соседей и селян… А все равно боязно.
— Чего же вам бояться-то? Не вы их выдали.
— Мне-то нечего, да за Маньку… одна я у нее надёжа.
— Примем меры, обещаю. Спите спокойно.
— Где уж там спокойно, — покачала головой старушка. — Сами-то вы покоя не видите.
— Потому и не видим, чтобы людям было легче жить! С открытой дверью.
— Хоть бы с открытой форточкой, — то ли пошутила, то ли сказала всерьез пожилая женщина, возвращаясь с внучкой домой.
Киричук внимательно смотрел им вслед, сожалея, что еще нельзя ему с уверенностью обещать людям спокойной жизни.
— Вы отпустили жену Помирчего? — подошел сбоку Рожков. — Хозяйку пропагандистского логова?
Киричук рассеянно повернулся к нему, сказал:
— Несчастная женщина… Что там в схроне?
— Все изъято, погрузили. Пора ехать. Я задержусь.
— Очень хорошо, Сергей Иванович, что остаетесь. Догадываюсь, для чего.
— «Ястребков» надо проинструктировать. Как это вольготно жилось тут приходящим в дверь и уходящим через лазы людям?
Киричук увидел Проскуру и позвал его к себе, говоря Рожкову:
— Порекомендуйте «ястребкам» последить за домом тетки Ядвиги, запретите называть ее «бабой Ягой», она и так обижена, обратите внимание «ястребков» на то, что к Помирчему обязательно придут люди, не много, а придут.
— Вы уверены, Василий Васильевич?
— Пришел же Шмель после того, как утек Жога.
— То — другое, тот наш присмотр засек и утек, а мы вон какую демонстрацию учинили.
Подошедшему Проскуре не по себе стало от этих слов, он обиженно вклинился в разговор: