Чурин предположить не мог, чтобы его усталый гость до света не сомкнул глаз. Притворяясь спящим, он даже не перевернулся на другой бок. И никто не узнал бы об этом, если бы Угар, завтракая, не признался:
— Мерещилось мне, Анатолий Яковлевич, будто вы за мною наблюдаете с пистолетом в руке, ждете, не поползу ли к вам… и пальнете. Такая вот дурь запала мне. Дико, скажете.
— Нет, не скажу. Обыкновенные человеческие условия вызвали необычные чувства… Оттаиванию поддалась душа.
Жена Чурина сочла нужным поддержать разговор и мнение мужа, по-женски мягко вставила:
— Души прекрасные порывы вам скоро знать дадут, вы на пути к благим поступкам.
Угар отмахнулся:
— Какие уж там прекрасные, Тамара Михайловна, когда темнота на тебя пистолетом глядит… А может быть, все оттого, что живешь, не успеешь зенки продрать, рукой за пистолет хватаешься, спать ложишься, опять о нем думаешь. Разве это жизнь? — снова махнул рукой Лука и потянулся за хлебом, но сдержал руку, живо взял вилку, пошутил: — Я вроде как из Китая объявился, палочками стал есть… А чаще руками, вилку забыл когда видел.
— А как едят китайцы палочками? — не поняла сравнения жена Чурина.
— Не знаю, по-ихнему не пробовал. А по-лесному — обыкновенно: застругал ветку и тыкай мясо или чего там горячее.
— Кто же вам готовит?.. Где?.. — проявила любопытство хозяйка. Но, заметив неодобрение на лице мужа, прервала расспросы. Да и гость не был расположен отвечать на них, произнеся небрежно:
— Было бы из чего готовить, холуев там хватает.
— А если не из чего? — не удержалась хозяйка.
— Такого не бывает. Достать надо, значит.
— Отнять у крестьянина, выходит, — пояснил Чурин жене.
Угар успел вставить:
— Не отнять, а воспользоваться поддержкой крестьян.
— Ничего себе поддержка! Вваливаются ночью в хату, требуют к такому-то числу заколоть кабана да еще нагло приказывают столько-то колбасы дармоедам сделать. — Анатолий Яковлевич, заметив, что гость отложил вилку, перестал есть, стушевался немного, смягчил: — Ну это вы бросьте, Лука Матвеевич, нате-ка вилку, ешьте, к присутствующим разговор не относится, мы для того и встретились, чтобы не любезностями ласкать слух друг друга… А истина рождается где? В споре.
— Спорить я люблю, — принял пояснение Угар.
— Не будем устраивать, Лука Матвеевич, спор ради спора. Но вы меня очень даже рассердили вашим небрежным заявлением, что «холуев хватает». Это ведь о живых людях, кто, кстати сказать, рискуя, добывает для вас хлеб насущный.
— Вы считаете лучшим, чтобы я сам тащил кабана на своем горбу? — спросил Угар с хитроватым выражением на лице.
Чурин заметил это и кольнул самолюбие подопечного:
— А что вы за важность такая, чтоб за вас кто-то живот надрывал? Говорят, любишь кататься, люби и саночки возить. А наш лозунг: кто не работает, тот не ест. — Он взглянул на часы — до отхода поезда оставалось без малого два часа.
— Ничего с их горбом и животом не случится, — самодовольно парировал Угар.
— Тащить на горбу чужое, Лука Матвеевич, то есть отнятое у людей, само по себе плохо. И как можно так унизительно называть своих кормодобытчиков, без которых вы ничто, так сказать, человек без средств к существованию.
— Почему без средств?..
— Кто же вам их добыл? Опять же они, холуи, как вы изволили выразиться. Они строят удобные схроны для вас с любовницами, совершают преступления, грабя и убивая, — слегка умерил возбужденный тон Чурин и спокойно закончил тем, ради чего и позволил себе этот упрек: — Я не уверен, Лука Матвеевич, что вы достаточно осведомлены в том, насколько ничтожны вы сами для главарей ОУН. Вы только подумайте, чьими соками они питаются, по каким каналам утекает добытое, кто пользуется благами. И какую корыстную цель преследуют эти ваши так называемые руководящие борцы.
— Какую же? — сразу подхватил внимательно слушавший Угар.
— А такую. Любой ценой прорваться к власти, чтобы основательно, по-хозяйски сесть верхом на свой народ, в том числе и на тех, как вы говорите, холуев, которые нынче вам корм и запас на черный день добывают, исполняя волю дармоедов. И вы, Лука Матвеевич, не злите меня, обижусь.
— Ладно, не буду… Все исполняют чью-то волю, чего тут спорить. Нам наше хорошо, вам ваше лучше. Мы все слуги, а слуги разве не холуи?
— Ну будет, довольно! — сдерживая себя, начал подводить черту их разговора Чурин. — Я понимаю, ты заражен оуновской пропагандой. Но как ты, бандитский начальничек, нагло осмеливаешься проводить параллель между своей сворой и законной народной силой, которую представляем, в частности, и мы, чекисты? Я, Лука Матвеевич, уверен в нашем народе, потому что мы сами из народа и, запомни, народные интересы защищаем. Потому и народ с нами. Потому нам и не требуются «друзья»-союзнички, коим вы холуями служили в недалеком прошлом и которых наголову разбили мы, советский народ. А вы на своих братьев руку поднимаете, хотите держать в страхе, кровь пьете и нагло называете это «воспользоваться поддержкой крестьян».
Угар слушал со вниманием.