— Только мне? — с трудом скрывая тревогу, спросила Иланка. — А другим девушкам?
— Девушкам, конечно, лучше уйти, — кивнул Шробар. — Но за ними потянутся и офицеры… Да что нам до них! Уйдем. Сейчас такое время, когда каждый должен думать только о себе.
— Ну, хорошо, — согласилась Иланка. — Ты подожди меня в садике, я возьму свою сумочку. Иди, иди…
Теперь она была совершенно уверена, что Иржи вызвал не друга. О чем и успела шепнуть радисту, попавшемуся ей навстречу.
Радист тут же скрылся в своей будке. И только Иланка со Шробаром исчезли, как в зале, перекрывая музыку, заговорило радио:
— Господа офицеры! Вас предали… В гестапо все известно! Как в бильярдной вы читали воззвание коммунистов к словацкой армии, и как каждый из вас реагировал на него… Вы не хотели ехать на восточный фронт, а вас теперь повезут на запад, в концентрационные лагеря!
Офицеры зашумели.
— Мы не хотим ни на запад, ни на восток! — закричал один из них, выбежав на середину зала. — Мы словаки! Останемся здесь!
— Машины гестапо приближаются! — тут же сообщило радио. — Подпоручик Мирослав Гайда, скорее уходите из города, иначе вас повесят.
Мирослав Гайда, только что смело заявивший, что не хочет ни на восток, ни на запад, растерялся лишь на мгновение. Овладев собой, он подбежал к окну и распахнул его настежь. Все услышали гул моторов грузовиков и стрекот мотоциклов.
Тотчас в зале погас свет. Кто-то выключил рубильник, кто-то растворил другие окна и двери. Клуб опустел.
Гестаповцы опоздали на несколько минут…
А Иланка между тем покорно следовала за Шробаром и просила:
— Отведи меня домой. Боюсь я стрельбы и всего такого…
— Да, там без стрельбы не обойдется, — заявил Иржи счастливый тем, что хоть к концу вечеринки завоевал расположение девушки…
Когда гардисты во главе с немцем, шефом гестапо, ворвались в опустевший клуб, там кто-то громким баритоном пел известную антифашистскую песенку с пророческим припевом:
Сначала гардисты не разобрались в чем дело и открыли стрельбу. Потом поняли, что голос звучит по радио. Зажгли факел из бумаги и пробрались к радиорубке. Им пришлось выбить дверь. Но никакого певца в комнатенке, заполненной радиоприборами, не было, хотя песня по-прежнему гремела на весь клуб. Только с помощью второго факела нашли певца. Это был магнитофон, спокойно раскручивавший свою пленку.
Ярость гестаповца была так велика, что он не мог просто выключить магнитофон или выдернуть вилку из электросети. Нет! Он выстрелом остановил работу аппарата.
В это самое время в радиобудку вбежал солдат и срывающимся голосом доложил:
— Герр шеф! Кто-то угнал вашу машину…
— В погоню! — приказал тот.
— В погоню пошел грузовик с солдатами…
— Всем в погоню! В моей машине ящик с гранатами! Где был часовой? Где мой шофер?
— Оба убиты, герр шеф!
— Нас будут бить нашими же гранатами!
Шеф гестапо оказался прав — его гранаты очень пригодились потом тем, кто угнал машину.
Мирослав Гайда выскочил из клуба одним из первых и мог бы благополучно уйти, но побоялся за своих товарищей. Остановившись в темном скверике, он стал собирать их вокруг себя. Набралось восемь человек, среди которых оказался и радист. Его приняли как своего. И когда примчались машины гестаповцев, эти люди уже спокойно уходили по густому кустарнику скверика. Правда, их осветили фары одной из машин. Пришлось всем присесть. Машина шла, казалось, прямо на них. Но вот свет погас, и она остановилась в двадцати метрах от кустов.
Послышалась отрывистая немецкая речь. Потом двое быстро ушли от машины. Но кто-то в ней остался. После яркого света фар, слепившего глаза Гайде, трудно было что-либо рассмотреть.
— Вероятно, немец приказал шоферу и солдату не отходить от машины, — прошептал ему радист. — В ней гранаты.
— Предусмотрительный! — усмехнулся Гайда. — Но не совсем, если возле машины остались только двое. Рискнем, братцы?
— Что ты придумал? — спросил один из офицеров.
— Угнать машину с гранатами.
Они посовещались и согласились с его предложением.
Гайда быстро объяснил тут же родившийся план действий, и через несколько минут семь офицеров четким шагом двигались по середине шоссе в сторону клуба. Радист же и один офицер, вооруженные пистолетами, стали подбираться по кустарнику к машине. Как только семерка поравнялась с солдатом, охранявшим машину, тот щелкнул автоматом:
— Стой, кто идет?
В этот момент ударом пистолета по голове его свалил выбежавший из кустов радист. А шофера прикончил офицер.
Забрав автоматы убитых, беглецы сели в «оппель» и, не включая фар, быстро уехали. Погоню они заметили только в конце города. За ними мчались два мотоцикла и грузовик.
Нужно было немедленно бросать машину, раскидать гранаты и уходить в темноту или вступать в бой.
Но тут «оппель» круто свернул в темный переулок, а грузовик, из кузова которого трещали винтовочные и автоматные выстрелы, проскочил место поворота, поэтому резко затормозил. В то же время из «оппеля» одна за другой полетели гранаты. Несколько взрывов — грузовик загорелся. Оттуда послышались крики, проклятия.