Тропик Козерога

Я становлюсь легким как перышко, и поступь моя обретает обычную твердость, обычную уверенность, обычную мерность. Что за дивная ночь! Звезды сияют так ясно, так тихо, так далеко. Не то чтоб насмехаясь надо мною, но как бы напоминая мне о суетности. Кто ты, мил человек, чтобы судить о земле, чтобы вдребезги разносить все и вся? Юноша, мы висим здесь уже мириады и мириады лет. Мы все это видели, видели всё и, однако же, мирно сияем каждую ночь, освещаем путь, убаюкиваем сердца. Оглядись окрест, мил человек, посмотри, сколько во всем красоты и покоя. Видишь, даже мусор в канавах выглядит прекрасным в этом свете. Подними этот огрызок капустного листа, расправь его нежно в руке. Я наклоняюсь и поднимаю валяющийся в канаве капустный лист. Он кажется мне чем-то абсолютно новым – целая вселенная в своей сущности. Я отрываю маленький кусочек и рассматриваю его отдельно. Таки вселенная. Таки несказанно прекрасная и таинственная. Даже как-то неудобно выбрасывать его обратно в канаву. Я наклоняюсь и бережно кладу его рядом с другими отбросами. Я впадаю в задумчивость и все больше и больше успокаиваюсь. Я все люблю в этом мире. Я знаю, что где-то в этот самый момент находится женщина, которая меня ждет, и я дойду до нее, если только продолжу свой путь как можно спокойнее, как можно медленнее, как можно тише. Она все еще, быть может, стоит на углу, и, как только я покажусь, она узнает меня – с первого взгляда. Я верю, что так оно и будет, и да поможет мне Бог! Я верю, что все обосновано и предрешено. Мой дом? Да это же весь мир – целый мир мой дом! Я везде дома, только раньше я этого не знал. Но теперь знаю. Нет больше никакой пограничной линии. Ее и не было вовсе – это я сам ее выдумал. В блаженстве я неторопливо бреду по улицам. Милым сердцу улицам. Где бродят все и все страдают, не показывая виду. Когда я останавливаюсь у фонарного столба и прислоняюсь к нему, чтобы зажечь сигарету, даже фонарный столб проявляет ко мне дружелюбие. Это не какая-то там чугунная болванка – это творение человеческой мысли, имеющее определенную форму, изогнутое и отлитое человеческими руками, согретое человеческим дыханием, установленное человеком с помощью рук и ног. Я поворачиваюсь и глажу рукой чугунную поверхность. Он со мной только что не разговаривает. Это человеческий фонарный столб. Он от мира сего – как капустный лист, как дырявый носок, как матрац, как кухонная раковина. Все располагается определенным порядком в определенном месте, поскольку наш разум занимает определенную позицию относительно Бога. Мир как проявленная, осязаемая субстанция есть карта нашей любви. Не Бог, но жизнь есть любовь. Любовь, любовь, любовь. И в самом центре центра ее совершает свой пеший марш этот молодой человек – я сам, то есть не кто иной, как Готлиб Леберехт Мюллер.

* * *

Готлиб Леберехт Мюллер! Это имя человека, который потерял свое лицо. И некому подсказать ему, кто он такой, откуда родом и что с ним приключилось. В фильме, где я впервые свел знакомство с этой личностью, он якобы попал в заварушку на фронте. Но когда на экране я узнал себя, притом что на фронте я отродясь не бывал, я понял, что автор присочинил этот маленький эпизод, чтобы не изобличать меня. Порой я забываю, что собой представляет мое настоящее «я». Порой в своих снах я, что называется, испиваю из чаши забвения и скитаюсь неприкаянный и полный отчаяния в поисках принадлежащих мне тела и имени. Иногда сон от яви отделяет лишь тончайшая нить. Порой во время разговора я выхожу из своих башмаков и, подобно уносимой потоком травинке, пускаюсь в странствие, бросив свое лишенное корней «я». В таком состоянии я вполне способен удовлетворять обыденные житейские нужды, в числе коих – поиск жены, отцовство, ведение домашнего хозяйства, развлечение друзей, чтение книг, уплата налогов, исполнение воинского долга и так далее и тому подобное. В таком состоянии я способен, если понадобится, на хладнокровное убийство – ради семьи или ради отечества или… да мало ли ради чего еще. Я обыкновенный, заурядный гражданин, который отзывается на свое имя и которому приписан отдельный номер в паспорте. Я ни в малейшей мере не ответственен за свою судьбу.