Тропинка в зимнем городе

— Кхы… — кашлянул майор. — Видите ли, у меня к вам такой разговор… если можно, хотелось бы поговорить наедине, — огляделся виновато.

— Почему же нельзя. Давайте перейдем в соседний кабинет — он сейчас свободен.

Когда они сели друг против друга, майор, по-прежнему теребя фуражку, запинаясь, сказал:

— Моя фамилия Кызродев… Пантелеймон Михайлович.

— Рада познакомиться.

— Да… А пришел я к вам… — в этот миг Пантелеймон Михайлович заметил на шее девушки красноватые полоски, и сердце его упало: «Не иначе, шпана проклятая исцарапала…»

— Я слушаю вас, Пантелеймон Михайлович.

— Кхы… Мне очень трудно, Светлана Николаевна. Тяжело и стыдно. Мой сын… мой отпрыск… прошлой ночью, он напал на вас… отнял деньги.

— Ваш сын?! — от изумления Света даже поднялась со стула.

— Да, как это ни удивительно, мой сын, — тяжело вздохнул Кызродев.

— Который же? Их много было…

«Так вот из-за чего, оказывается, он так почтителен со мной и так растерян».

— Валерий… У которого паспорт отобрали.

— Ах, Валерий! Вы что же — не кормите его? Голодным слоняется по улицам, охотится за рублем…

— Что вы, Светлана Николаевна! — даже возмутился такому предположению. — Живет как барин — он у нас единственный. Свой дом, корову все еще держим. Так что и молока, и мяса вдосталь… Ради него и в город переехали жить: чтоб только ему лучше, чтобы культурным человеком вырос…

Свету, начинавшую уже раздражаться, все-таки тронули исповедальные и горькие нотки в речи этого пожилого человека. «Наверно, и глаз не сомкнул всю ночь — утра ждал, чтобы поскорее бежать сюда», — подумала девушка.

— Огорошили вы меня, Пантелеймон Михайлович. Не знаю, что и ответить.

— Больно ушибли они вас?

— При чем здесь… — она невольно дотронулась до шеи. Вдруг вспомнила Кима, бесстрашно бросившегося на четверых.

— Тому, кто пришел ко мне на помощь, сильнее досталось. Но это все пройдет, заживет… А как быть с другим ушибом? Ушибом сердца, представлений о жизни, о людях. Теперь, после разговора с вами, я в еще большем отчаянье. Что же это, Пантелеймон Михайлович: сын заслуженного человека вышел на улицу разбойничать! Как это понять?! Почему так случилось? Разве с этим возможно смириться?

— Значит, в суд подадите, — упавшим голосом сказал майор.

— Да разве дело в суде! — возмутилась Света. — Ведь не в этом, совсем не в этом дело, Пантелеймон Михайлович…

Она внимательно посмотрела в его глаза, с надеждой и мольбой глядящие на нее, и вдруг поняла: «Кажется, в эту минуту все отвлеченные разговоры бесполезны. Его занимает только один вопрос: подам я в суд или нет… Но все же, почему у него такой сын? И как он стал таким?»

— Пантелеймон Михайлович, — оживилась вдруг Светлана. — А что, если я приду к вам? Чтобы лучше познакомиться с вашим сыном, а также и с вами, со всей вашей семьей?..

— Ради бога! — расплылся в улыбке Кызродев. — Хоть сегодня же вечером! Мы так будем рады, Павла Васильевна — мать Валеры — просто счастлива будет… Я так и надеялся, Светлана Николаевна, что вы окажетесь хорошим и добрым человеком.

— А об остальных парнях вы что-нибудь знаете? Не расспросили сына?

— Все расспросил, — ответил он с готовностью. — Сегодня с утра пораньше этим и занимался.

— Ну и что? Такие же юнцы?

— Да-а… один так совсем мальчишка… сынок Софьи Степановны Пунеговой.

— Пунеговой? — Света, не справившись с удивлением, даже подалась в сторону Кызродева. — Я знаю ее.

— Не можете, конечно, не знать… Эх, нынешняя молодежь не жалеет родительской чести… — Он тяжело вздохнул. — Значит, вы на самом деле побываете у нас, Светлана Николаевна?

— Сегодня же вечером и приду, — пообещала она со всей серьезностью. — Если, конечно, позволите.

Когда Пантелеймон Михайлович выходил из здания редакции, лицо его было просветленным, а грудь дышала свободней.

5

Валерий валялся в постели еще часа два после ухода отца. Мысленно прикидывал, не явится ли кто-нибудь из дружков, чтобы обсудить вчерашнее, но никто не спешил к нему. «Гадье, попрятались, как тараканы в щель, будто не найдут!.. Может быть, они думают, что и мне удалось удрать? Вряд ли. Если так, уже кто-нибудь из них наведался бы. А может, считают, что раз я один попался — то один и отвечать буду? Вчера бросили и теперь хотят в стороне остаться… Будто я один был!»

Эта мысль заставила его в ярости вскочить с дивана, но грудь резанула такая боль, что он жалобно застонал и осторожно улегся обратно.

«А эта девица и заводской парень, не иначе, сейчас с моим паспортом толкутся в милиции… Что, если отец не застал Туробову в редакции?»

Он все же поднялся, придерживая рукой спеленутую полотенцем грудь, начал одеваться. Матери в доме не было слышно.

Валерий черкнул записку, что сбегает ненадолго к товарищам.

Вышел на улицу. Была оттепель, даже пылил мелкий дождик, с крыш отставали и рушились прозрачные сосульки.

«Скоро весна, — воспрянул духом Валерий. Но закручинился тотчас: — А что, если на эту весну придется глядеть сквозь зарешеченное окошко?»