Тропой Койота: Плутовские сказки

– Вот что я решила, девочка, – сказала она. – Ты слишком много времени проводишь одна либо с братом. Отныне каждое утро будешь приходить ко мне. Будешь читать мне вслух и совершенствоваться в искусстве вышивания – пока что ты владеешь им из рук вон плохо. Если нет гостей, будешь со мной и обедать, а после обеда, когда я подремлю, наблюдать, как я веду дела. Пора тебе узнать, как семья зарабатывает деньги: ведь ты ни аза не смыслишь в торговле, в выдаче займов – то есть, ничего не знаешь о власти. Не знаешь жизни. Пора начинать познавать мир.

У меня голова пошла кругом, рот сам собою раскрылся, но я не проронила ни звука – и, наверное, к лучшему. Пока что ее планы не оставляли мне времени ни для учебы, ни для музыкальных упражнений – разве что в те часы, когда она спит. А что до ведения дел…

– Закрой рот, девочка, ты похожа на фаршированную форель. А теперь скажи: благодарю вас, Омама. Не каждой девочке выпадает в жизни такая возможность.

– Благодарю вас, Омама, – повторила я, точно попугай, а сердце от страха так и бьется! – Но как же отец? Конечно же, он мог бы поучить меня вести дела.

– А-а…

Взглянув в зеркало, бабка нахмурилась и покачала головой.

– Да не фиолетовую накладку, идиотка! – крикнула она державшей его служанке.

Служанка покраснела, но Омама и не заметила этого, будто способностью чувствовать во всем мире обладала только она одна.

– Твой отец сейчас очень занят, – ответила она мне. – Теперь у него очень ответственная должность, и он не может растрачивать время на тебя.

– Но отец учил меня всю жизнь!

Это с моей стороны было слишком. С Омамой не спорят.

– Чему учил? – взорвалась она, шипя и плюясь, будто огонь в печи. – Непочтительности? Или безделью? Или даром тратить время на бессмысленные пустяки, на мотов и вульгарных ремесленников вроде подзаборной семейки твоей мамаши? Посмотри на себя! Страшна, как грех, как вчерашняя плесень! Стоишь тут, разинув рот, будто рыба на берегу! Полюбуйтесь-ка на нее! – велела она служанкам. – Дети должны быть благословением, но мои, вроде этой – сущее проклятие! Конечно, чего еще ждать от рожденной на помойке! Купеческие дочери ему, видите ли, не по нраву пришлись, непременно надо было пойти против моей воли и жениться на девке из сточной канавы, а что из сточной канавы можно добыть, кроме отбросов?

– Вы даром тратите время, – донеслось от дверей.

Да, это он – мелодичный голос высокой иностранки, собирающей древности. Как она попала сюда? Ведь за ней не посылали!

– Простите, я, кажется, рановато? Мне так хотелось увидеть хрустальную черепаху. Но вместо этого я нахожу вас, рассерженную неблагодарной родней.

Омама язвительно рассмеялась.

– И тратящую время даром?

– Боюсь, да.

Гостья проникла в комнату, будто отголосок далекой песни. На этот раз она была одета по-нашему – в серый с зеленой искоркой халат, переливавшийся на каждом шагу, подпоясанный кушаком, расшитым узором из морских раковин. Ее пышные волосы были собраны в скромный узел и заколоты двумя длинными шпильками, также украшенными раковинами. Казалось, с ней влетел в комнату свежий прохладный бриз: я обнаружила, что снова могу дышать – пусть даже поношения в мой адрес продолжились.

– Дети рождаются для того, чтоб разбивать сердца родителей. Я и сама была точно такой же. Передать им свою мудрость – все равно, что камень насморком заразить.

Омама рассмеялась. Все в комнате перевели дух.

– Вот тут вы совершенно правы. Камень – в точности то, что у нее вместо мозгов.

– А чего вы еще ожидали? Девицы в юности – сущее проклятье, – пожав плечами, сказала иностранная гостья. Прозвучало это так, точно сама она – древняя старуха, не моложе Омамы, хотя до бабкиных лет ей было очень далеко. – К счастью, госпожа Светлый Феникс весьма красива, а это может уравновесить многие недостатки.

Вот тебе на! Сперва говорит, что я – сущее проклятье, а после начинает расхваливать. От удовольствия по коже побежали мурашки, несмотря на ужас перед тем, что ждало впереди. Захотелось крикнуть ей: «Стой! Молчи! Ты вот-вот разозлишь ее снова!» Пальцы едва заметно задрожали. Когда Омама начинает плеваться в меня ядом, остается одно: ждать, пока она не угомонится. Я научилась сдерживать слезы, что она ни скажи, но порой это так трудно…

– Женщины в нашем роду всегда росли красавицами, – самодовольно заявила Омама, поджав подведенные кармазинной помадой губы, точно проглотила что-то исключительно вкусное. – Жаль только, ноги у нее…

Омама полагала, что большие ступни приличествуют только крестьянкам. Правда, мои вовсе не так уж велики, однако я была рада, что сегодня надела самые красивые туфельки, расшитые цветами пиона.

– Сядь, девочка, не выставляй их всем нам напоказ.

Я опустилась на подушки напротив.

– Значит, достопочтенная гостья, вам прямо-таки не терпится взглянуть на мою черепаху? Амарант, – велела она служанке, – принеси хрустальную черепаху, да смотри, не вырони ее из своих медвежьих лап.