Тропой Койота: Плутовские сказки

Я заиграла «Девичьи капризы» со всеми ее вариациями. Если уйти, погрузиться поглубже в музыку, можно забыть о том, что происходит вокруг – даже о двух тигрицах, играющих мною, как мячиком, пусть мне и ясно, что их игры добром не кончатся. Если эта иностранка жестока, то не преминет причинить мне боль. А если добра, за нее это сделает бабка. Не стоит об этом думать. Уж лучше думать о музыке.

Зная мелодию назубок, я украдкой поглядывала вокруг сквозь ресницы. Омама хмуро глядела в чайную чашку. Гостья развалилась на подушках, расслабилась от удовольствия, откинула рыжую голову назад, отчего ее длинная шея вытянулась, словно нежная мелодия. Однако слушала она внимательно, если судить по морщинке между бровей.

– О, это действительно стоит дальней дороги! – вздохнула она и впервые обратилась прямо ко мне: – Скажи, как такой юной девочке удалось научиться так прекрасно играть?

– Это же просто пустяк.

– Нет, не пустяк. Подобное искусство – отнюдь не пустяк. Твое мастерство нельзя не оценить по достоинству. Как называется эта песня?

– «Девичьи капризы».

– Что ж, это многое объясняет. Надежды, мечты и желания юной девицы, лед и пламень, сила и беспомощность, и все это – в одном и том же сердце… ведь это и есть «капризы», не так ли?

– Да, – выдохнула я.

– В душе ты переживаешь все это сама, и будишь воспоминания об этом в моей душе. Искусство для того и нужно, чтоб пробуждать нашу память, верно?

– Моей памяти музыка не нужна, – сказала Омама с холодным смешком. – Моя память и так безупречна.

– О, что вы, госпожа, все мы порой забываем то об одном, то о другом. Годы бегут чередой, накладываются друг на друга, и каждый приносит с собой столько воспоминаний, что поди уследи. Нетрудно и забыть кое о чем, разве нет?

– Моя память безупречна, – еще раз проскрежетала Омама. – Разве вы не знаете сказки о Бессмертной Черепахе с Благословенных Островов? Если поймаешь ее, сто лет бурной молодости тебе обеспечены.

Тут ее пальцы в самом деле сомкнулись вокруг черепахи, будто прутья клетки, унизанные драгоценностями.

– И вправду, – любезно согласилась гостья, – резьба так тонка, словно это – одна из Бессмертных, обратившаяся в хрусталь. Вы согласны со мной, госпожа Феникс?

Прежде чем я успела ответить, Омама презрительно фыркнула.

– Я вас умоляю! Светлый Феникс слепа и глуха к искусству – к красоте любого рода!

– Но как же девочка может жить здесь, в самом средоточии красоты, и не чувствовать ее?

«Я чувствую! – захотелось сказать мне. – Я понимаю красоту, я только ей и живу! Не слушайте ее!»

– Понятия не имею, но вот, поди ж ты. Она годна лишь на то, чтобы слоняться по дому да на струнах бренчать. Совсем не знает жизни. Учу-учу ее практичности, но толку…

– О, нет, – сказала иностранка, изящно покачивая головой. – Ей никогда не стать практичной. Она не такова, как мы. Мечтательница, творец – вот кто она такая. Способна радовать взор и слух – да, но не более.

Рука сама собой взлетела к груди, как будто затем, чтоб удержать рвущееся наружу сердце. Как писал поэт, «жестокие слова из уст друзей способны резать стекла, как алмазы; блестящие, они терзают душу». Но ведь эта женщина мне не друг – отчего же ее слова так больно ранят?

– А что до Черепахи с Благословенных Островов, – продолжала она. – Многие – люди практичные, знающие жизнь, вроде нас с вами – только посмеиваются над подобными сказками. И даже над поверьями, будто ваши ткачихи вплетают в ткань волшебство. Они говорят, что только невежды имеют привычку принимать художников, поэтов и музыкантов за волшебников, за чудотворцев, непостижимых уму обычных людей. Посмеивалась над всем этим и я… до одного случая. Конечно же, я слышала о Бессмертной Черепахе, кто же о ней не слышал. Слышала… а однажды увидела своими глазами.

Острые глазки Омамы так и вспыхнули.

– Увидели? Как же это? Где?

– Я много лет плавала по морям. Некоторые говорят, будто даже в моих глазах навсегда застыло отражение морских волн. Но подобные путешествия не всегда заканчиваются удачей. Однажды, давным-давно, я угодила в шторм такой силы, что мой корабль отправился на дно. Борясь с волнами, я добралась до острова. И там, в жемчужном зареве рассвета, изнывающая от жажды, страдающая от ран, открыла глаза и увидела такое… – Она устремила взгляд вдаль, словно вновь видя перед собой открывшееся зрелище, и повертела рубин в ухе. – Берег, а на берегу – черепахи. Казалось, их вокруг сотни. Ползали они очень неторопливо. Стоишь, смотришь на черепаху и думаешь, будто она остается на месте, и только заметив следы в песке, понимаешь: на самом-то деле она движется.

– Отчего же они были так медлительны? От старости?

– Вовсе нет. Скорее, из мудрости. Долгое время я наблюдала за ними. Они позволили мне остаться в живых, как будто были наделены не только мудростью, но и состраданием.

Бабка задумчиво закивала.

– Мудрость нетороплива, так?

Гостья с притворной скромностью опустила веки.

– Может, даже более, чем старость.

Омама резко взглянула на нее.

– Сколько вам лет, вы сказали?

– Об этом я не говорила ни слова.

– И где же находится этот ваш остров?

– Никто не знает.