Тропой Койота: Плутовские сказки

– Художник был родом с материка под названием Гид, – продолжала леди Фраликс. – Я познакомилась с ним, когда искала легендарный храм в честь бога Аддамана. Паства его оскудела, и Аддаман в припадке гнева утопил всех – и оставшихся верующих, и жрецов, и храм, и вообще все вокруг, наслав на город ливень, не утихавший целых три года. Теперь на том месте озеро. Чего я только не отыскала, плавая в нем! А создателя этой мозаики привезла с собой сюда. И не раз хотела туда вернуться. Существует поверье, будто вода из этого озера исцеляет сердечную тоску. Хм… или, может быть, оспу? У меня где-то должен быть пузырек, если только Джемма не спутала его с моими глазными каплями. Видишь, как важно разборчиво надписывать ярлыки!

Озма молча принялась выжимать грязную тряпку.

– А твоя мать весьма религиозна, – не унималась леди Фраликс. – Сдается мне, она многое знает о богах.

– И очень любит зажигать свечи, – согласилась Озма.

– В память об отце? – спросила леди Фраликс.

Озма вновь промолчала.

– Если твоему духу нужна кровь, – сказала леди Фраликс, – сходи на рынок, в лавку мясника. А твоей матери я скажу, что послала тебя за семенем для птиц.

Заняться в Бриде было решительно нечем. Ни театра, ни оперы, ни шоколадниц… Одни только храмы и ничего, кроме храмов. Зилла посещала их все и каждый день возжигала сотни свечей. Платья, привезенные из Абаля, раздарила. Все свои драгоценности раздала уличным попрошайкам. А Озме даже ничего не объясняла. Не рассказывала ни о доме, ни о том, что задумала, ни о причинах, задерживающих их в Бриде и вынуждающих рядиться в добропорядочную экономку и ее сына. А если и прибегала к волшебству, то лишь к самому безобидному: чтоб тесто поднялось поскорее, или чтобы выяснить, стоит ли в этот день развешивать на дворе стирку.

Еще она изготовляла простенькие зелья для служанок, работавших в домах по соседству. И судьбы предсказывала – но предсказывала только хорошее. А ее «приворотные зелья» чаще всего состояли из меда и сахара, растворенного в вине. Платы за них Зилла не брала. Приходя в гости, соседские служанки рассаживались вокруг кухонного стола и начинали сплетничать. Чего только не рассказывали! Как сам господин мэр Брида выставил себя дураком – а все из-за любви. И о случайных отравлениях. И о тех, чьи матрасы якобы набиты мешками золота. И о младенцах, уроненных упившимися няньками темечком об пол. Но Зилла их, кажется, почти не слушала.

– Леди Фраликс – женщина замечательная, – говорила Джемма. – В молодости она была совсем бесшабашной. Говорила с богами. Ничего на свете не боялась. А однажды приехала в Брид посмотреть здешние храмы и ни с того ни с сего взяла да купила этот дом. Сказала, что никогда прежде не видела города, где так много спящих богов. Говорит, здесь очень спокойно. Ну, я-то судить не могу. Я в других городах не бывала.

– Да, есть здесь, в Бриде, что-то такое, – подтвердила Зилла, недовольно поморщившись на слове «Брид», точно оно оказалось неприятным на вкус. – Что-то меня сюда привлекло, но что – сама не знаю. Насчет покоя… сомневаюсь. Вот Озену здесь, боюсь, просто скучно.

– Я хочу домой, – тихо, чтоб Джемма не услыхала, прошептала Озма.

Но Зилла отвернулась, будто тоже ничего не слышала.

Мало-помалу ладони Озмы покрылись мозолями. Как хорошо, что в Бриде некуда пойти! Все свое время она проводила за мытьем полов, протиранием пыли, тасканием дров да выбиванием ковров. Нос Зиллы был постоянно красен от чиханья. Констебль все сильнее и сильнее скучал.

– Нет, не такой мне казалась смерть, – как-то раз сказал он.

– А какая она, смерть? – спросила Озма. Она постоянно спрашивала духов об этом, но удовлетворительного ответа не получила ни разу.

– Откуда же мне знать? – пожал плечами констебль. – Целыми днями болтаюсь в кармане какой-то девчонки. Питаюсь застоявшейся телячьей кровью с рынка. Я думал, после смерти меня ждет блаженство на небесах, или прекрасные развратные чертовки с атласными бюстами, а может, чертог последнего суда, полный богов.

– Ничего. Вот покончит Зилла с необходимыми делами, и все будет иначе, – пообещала Озма. – Поедем мы домой. Будет у нас и ореол славы, и карманы у меня будут подшиты шелком и пахнуть лавандой. Зиллу все будут знать, будут кланяться ей всякий раз, как мы поедем по городу в карете. А горожане будут пугать детишек страшными сказками о ней, а короли – приезжать к нам и умолять ее о поцелуе. Но она будет любить только одну меня!

– Ты считаешь мать шантажисткой, воровкой и душегубкой, – заметил констебль. – И восхищаешься той, кем ее считаешь.

– Я не считаю, я знаю! – возразила Озма. – Мне ли не знать, кто она?

Констебль ничего не ответил – только ухмыльнулся самодовольно. С неделю они не разговаривали, но затем Озма сменила гнев на милость и в знак примирения угостила его собственной кровью. Всего-то парой капелек, однако как лестно было узнать, что констебль предпочитает ее любой другой!