Тропой мужества

  - Ничего не хочешь мне сказать? - добавил Иванцов.

  - Думаете, я предатель?

  - А разве нет?

  - Я не предатель! - твердо ответил Бесхребетный.

  Иванцов посмотрел Бесхребетному в глаза и неожиданно понял - боец не врет. Но как такое может быть, факты-то другое говорят? Но для чего он спрятал документы? ...

  - Когда нас еще по лесу вели, - начал говорить Бесхребетный, - я заметил - как немцы идут. Стопой листву раздвигают, по сторонам смотрят, руками и оружием не машут. Явно лес знают. Они и могли тихо охранение взять.

  Иванцов уже знал, что в основном немцы углубляться в лес не любили. Чащи побаивались. Особенно сейчас, когда у них в тылу много окруженцев бродит.

  - Откуда ты узнал, что немцы идут?

  - Я их почуял, - ответил боец. - Не надо так смотреть. Куревом запахло, а у наших откуда курево? В лесу запахи далеко чуются. И ветер в нашу сторону дул.

  - Не сходится. Говоришь - лес знают, значит про запахи тоже.

  - Может да, может нет, - пожал плечами Бесхребетный, - но они покурили, а потом приказ - в лес идти.

  - Возможно, - согласился Антон. - Тогда откуда они узнали, где мы?

  - Не знаю, - ответил боец и в отчаянии стукнул кулаком о колено. - Не знаю!

  Немного посидели в молчании. Иванцов перебирал варианты и вдруг все факты выстроились по порядку. Каждый встал на своё место. И название всплыло в голове - пазл. Не хватало лишь одного - кто их предал? Ушаков, Яхнин, Хабаров, Тёсов, Куприн? Кто-то из них? Антон хорошо знал Хабарова Тесова и Куприна. Эти трое бойцов из его батальона. Ушаков и Яхнин прибились недавно. Ушаков? Нет, он настоящий комсомолец! Яхнин? Нет, так нельзя...

  А может нас выследили? Случайно заметили и дождались момента? Антон вздохнул.

  - Нашивки и петлицы ты срезал? - спросил он.

  - Я.

  - Куда партбилет и командирскую книжку дел?

  - Все в планшетку сунул, а её под пень спрятал.

  - Зачем?

  - Помните Визина и Шлепко? - спросил Бесхребетный.

  - Это те бойцы, что при нападении на немцев погибли?

  - Да, - кивнул боец. - Так они рассказывали, как после налета двадцать второго в плен попали. Их согнали всех, выстроили и сразу потребовали выйти евреев и комиссаров. Понятно, что никто не вышел. Так один немец прошелся вдоль строя, выхватывая почти через одного кто не понравился. Отделенных отвели к стене и сразу расстреляли. А остальным объявили - что все евреи и комиссары подлежат немедленному расстрелу. Вот так, товарищ комиссар.

  То, что те погибшие бойцы успели побывать в плену, Иванцов знал, и что бойцы удачно сбежали, воспользовавшись суматохой во время налета тоже, но про расстрел они ничего не рассказывали.

  Из памяти возникли аналогичные образы. Расстрельная команда. Немец в черной форме. И избитые при допросах несломленные бойцы. Несломленные...

  - Почему ты не ушел? - задал очень важный вопрос Антон. - Почему не бросил меня... нас?

  - Как можно? - оторопел боец. - А потом как жить?

  - Как-как? Как все живут.

  - С гнилью в душе? - горько спросил Бесхребетный. - Чтоб ежедневно она жгла изнутри? И боятся, что кто-то узнает? Нет, я так не могу. Меня не так учили.

  Слова вызвали удивление. Антон внимательно смотрит на бойца, и неожиданно задаёт провокационный вопрос:

  - Даже после того, что Советская власть с тобой сделала?

  Теперь боец удивленно смотрит на Иванцова.

  - Странно слышать такое от вас, товарищ батальонный комиссар. Власть это люди, а они разные. Да, Проплешко с остальными был последней сволочью. И после суда, особенно после смерти мамы и бати, я ненавидел власть. Но встретил других людей. Горянникова, Климина, Фурмана, бригадира нашего, они хорошие люди. Настоящие советские люди. Они тоже власть. Другая власть. Настоящая. Советская. Вы тоже настоящий советский человек. Поэтому я никак не мог бросить ни вас, ни своих товарищей.

  И Антону стало немного стыдно, за плохие мысли и за сомнения.

  - Как тебя по батюшке?

  - Семен Агеич, - улыбнулся Бесхребетный.

  - А я Антон Викторович, - и Иванцов протянул руку.

  От крепкого рукопожатия в ране стрельнуло, и все тело наполнилось болью. Если так пойдет, - подумал Антон, то даже до рассвета недожить.

  - Болит? - насторожился Семен. - Отдохните немного, товарищ... Антон Викторович.

   'Антон, это Сергей, - раздалось в голове. - Не удивляйся, это не сон и не бред. Все то, что ты видел - это будущее, я его тебе показывал. Извини, что не объявился сразу. Так было надо. Я не мог рисковать, но теперь рискнуть надо. Других возможностей нет. Ты уже знаешь цену нашей Победы. И есть возможность спасти миллионы жизней. Расскажи все бойцу. Пусть уходит. У него получится добраться до наших. Только уговори его'. 'Как?' 'Я тебе покажу, а ты решишь сам как ты это сделаешь'.

  И перед глазами цифры - 125. Но это не просто цифры. Это хлеб. Норма в день В день! И в нем очень мало муки, в основном жмых и целлюлоза. Этот хлеб не имеет вкуса, от этого хлеба боли в животе, но это жизнь, потому что хлеб. Он съедается весь, до мелкой крошки. А также студень из столярного клея... двадцать два блюда из прессованной свиной кожи... и многое другое... все, что удается добыть из еды.