Тропой таёжного охотника

Спустя полчаса всадники выехали из зарослей прируслового тальника и направились через пойменные луга в долину реки Смирняги. Солнце поднялось из-за сопок и заиграло радугой в серебре росы. Легкие космы утреннего тумана таяли в его лучах, предвещая хорошую погоду. Облачко суетливых комаров летело за всадниками. Из-под ног лошадей с треском разлетались еще не отогревшиеся на солнце кузнечики и кобылки. Неугомонный Батыр носился по лугу. Припадая к траве, он «скрадывал» у нор длиннохвостых сусликов, которые, поднявшись серыми столбиками, следили за собакой, «чикали» на нее и, мелькнув длинным хвостиком, скрывались в норе.

Рассерженный неудачей, Батыр с остервенением рыл лапами нору, совал в нее нос, фыркал, стряхивал с морды землю и, убедившись в бесполезности своего занятия, стремительно мчался дальше по лугу.

Длиннохвостый суслик.

К десяти часам солнце стало пригревать. На смену комарам появились пауты — слепни. Охотники поторопили лошадей и вскоре въехали в лес. Тропа вилась в зарослях сибирского багульника, под густым пологом кудрявых берез и осин. В небольших распадках встречались островки кустарников с краснеющей смородиной. Временами попадались залитые солнцем лесные полянки с густым и пышным разнотравьем. Лошади сбавляли шаг, тянулись к сочному корму.

Скоро березняк с осинником сменился сосновым бором. В долине среднего течения реки появились лиственницы. С каждым часом лес становился все более хмурым и диким. Чаще приходилось сворачивать с тропы, объезжая замшелые колодины повалившихся деревьев. Тайга…

Появились кустарники ерника, которые к верховью реки образовали сплошные непролазные заросли. Все чаще стали попадаться сырые впадины, поросшие сфагновым мхом. В сухих местах высились стройные кедры с растрепанными кронами. Травянистый покров в этих местах исчез, но Рогов ехал уверенно вперед к известной ему лужайке, где можно было хорошо накормить лошадей.

Всадники ехали молча, дремотно покачиваясь в седлах.

Во второй половине дня деревья неожиданно расступились, тропа исчезла и впереди раскинулся «калтус» — топкое моховое болото. Это было устье «Бычьего ключа», названного так прадедами, которые гоняли этой тропой скот на Онон и утопили здесь в трясине быка.

Охотники спешились. Рогов повел лошадей по известным лишь ему местам. Он шел долгомохом, аккуратно обходя сфагновые зыбуны с «окнами». Почва под ногами тряслась, уходила под ржавую воду. Лошади пугливо обнюхивали долгомох, торопливо переступали ногами. «Псе, псе, псе», — успокаивал их старик.

На середине калтуса было самое непролазное место. Ноги вязли по колено в грязи. Лошади то и дело проваливались по брюхо. Карька, используя кочки, ловко выбирался из топкого места, но более грузный Сивка засел в трясине всеми четырьмя ногами и свалился набок. Пришлось его развьючивать, натолкать под грудь и бок ерникового хворосту и помочь подняться.

С большим усилием выбрались на сухой островок. Сивка покорно стоял на месте и смотрел глубокими темно-лиловыми глазами на охотников, которые, преодолевая последнюю топь, помогали Карьке выбраться на косогор. Трудное осталось позади. Люди и лошади вошли в лес.

— Здесь отаборимся, — сказал Прокоп Ильич и, щурясь на солнце, добавил: — Рано еще, но ехать дальше нельзя. Корма лошадям не будет до самого Ушмуна.

Охотники расседлали лошадей, привязали их в тени под шатристой лиственницей, развели дымокур, а сами занялись приготовлением ухи.

Лошади отдыхали. Сивка, расслабив заднюю ногу, стоял с закрытыми глазами. Нижняя губа у него бессильно отвисла. Изредка он подергивал кожей, сгоняя назойливых комаров, прорвавшихся через дымовую завесу.

Весь мокрый вернулся «из разведки» Батыр. Неподалеку от табора он покружил на одном месте, свалился набок и растянулся во всю длину.

В ожидании ухи охотники улеглись на потниках, разостланных на пышной моховой подстилке. Попыхивая и сопя трубкой, Прокоп Ильич рассказывал:

— Смирняга — это самая бескормная и незверистая речка. Сроду здесь никто не добывал зверя. Только на ней и хорошего, что небольшой кедровник да брусничник. А полста лет назад все сопки в вершине этой долины были в кедраче. Но вот пришли хохлы и спалили его почти целиком. — «Хохлами» Прокоп Ильич называл всех переселенцев с запада. — Уцелели только остатки громадных кедровых островов. Гляжу вот на них, — продолжал Рогов, — и сердце кровью обливается. Один какой-то, нерадивый, костер не загасил — и вот тебе сколько добра сгубил. Смотри и сам будь с огнем поаккуратнее! Береги тайгу!

Старик медленно окинул глазами лесные просторы и, задумавшись, остановил свой взгляд на отдаленных синеющих сопках. Странно было слушать такие речи из уст Рогова — заядлого браконьера. Видно, сильно потрясла его картина опустошения тайги в долине Смирняги, и у Симова мелькнула мысль, что товарищ его вовсе уж не такой злостный таежный хищник.