Тропой таёжного охотника

Лейтенант промолчал. «Все равно не поймет, — подумал он, — человек состарился в тайге, ко всем красотам пригляделся».

Позавтракав, охотники свернули табор и, навьючив лошадей, переехали к калашниковскому зимовью.

Это было скорее не зимовье, а настоящая крестьянская усадьба. Небольшой домик с остекленным окном был срублен из толстых добротных бревен. Внутри — деревянный пол, пятиместные нары, чугунная печка, накрытая противнем. У окна — стол с деревянными мисками, ложками и вилками.

Певчий сверчок.

Стены избушки в свое время были побелены. Около домика возвышалась пристройка — сарай с вешалками для хомутов и седел. Здесь висели две косы и пяток волчьих капканов. На полке лежали подковы, молоток, битки для сбора голубики и брусники, пешня. Рядом стояла баня «по-черному», с аккуратно сложенной каменкой и двумя долблеными корытами. За ней виднелись лабаз, станок для ковки лошадей, коновязь. Хозяева отрыли даже примитивный ледник. Все постройки были покрыты лубяными крышами и, несмотря на пятидесятилетнюю давность, хорошо сохранялись и стояли прочно.

Симов удивился хозяйственности бывших владельцев. Хотелось расспросить Рогова о Калашниках. Но сейчас было не время: торопились обработать сохатого и спасти мясо от мух.

Работы хватило на весь день. Охотники сняли со зверя шкуру и насчитали в туше три прострела: одна пуля была в груди и две — в боку.

— Ладно угадал, — заметил Рогов. — Я-то наперво подумал, что первые два раза ты мимо пробросал. Больно уж прытко бык выбежал на табор. Крепкий зверь, — продолжал старик, — до последней кровинки за жизнь хватается. Душа из шкуры вон, а все бежит…

— Все же не убежал, хоть ты и пророчил, что мне не убить зверя и что сожру я мяса больше, чем добуду…

Услышав эту фразу, старик вздрогнул. Нож выскользнул из его рук. Он медленно выпрямился и подозрительным взглядом уставился на Симова.

— Тебе кто донес? — спросил он.

— Никто. Сам слышал, когда к табору подходил.

Рогов чуть слышно прошептал:

— Товарищ лейтенант. Нет — Георгий… Наплюй мне в глаза, но прости меня, старого… Ошибся я… Крепко ошибся. Экий же дурак был тогда…

Симов стоял перед стариком и смотрел ему в глаза. Он вспомнил весну этого года, случайно подслушанный им разговор на таборе, и перед ним прошла вереница сумрачных апрельских дней на Пасной. Но тут же, отмахнувшись от неприятных мыслей, он подбодрил расстроившегося товарища:

— Ну, полно тебе, Прокоп Ильич. Я ведь еще тогда тебе сказал, что научусь зверей бить… — и, переменив разговор, поспешил продолжить прерванную работу.

Разделав тушу, охотники перетащили мясо к зимовью. Отделив мякоть от костей, они порезали ее на полосы в ладонь шириной, подготовив тем самым для копчения. Перетопленные полтора пуда внутреннего жира слили в кожу, снятую чулком с сохатиных ног. Сохатиный «курдюк» — сальный чепрак, снятый с крупа площадью в добрых пятнадцать ладоней и толщиной в три пальца — надрезали и засолили впрок. Затем охотники занялись внутренностями лося.

Трехпудовый рубец лося был до отказа наполнен кормом. Симов разрезал оболочку и с интересом исследовал содержимое. Из общей массы набралось с ведро еще не переваренных рыжиков. Остальная часть корма состояла из молодых побегов ивы и березы. Среди них изредка встречались стебли и листья вахты, сусака и корневища кувшинки. Симова поразило, что, несмотря на пышный травостой, лось все же предпочитал древесную растительность.

Вся кормовая масса была перемешана сгустками земли и дерновинками осок, срезанных вместе с землей. Эта часть содержимого трудно поддавалась учету, но тем не менее Прокоп Ильич определил, что сохатый съел, по меньшей мере, пуд земли.

— Куда ему эта земля? — спросил он. Симов объяснил, что земля помогает лосю в пищеварении, а растворенные в ней соли частично восполняют солевой недостаток в растительных кормах.

…Вечерние сумерки прервали работу. Несмотря на усталость, охотники натянули на жердях между баней и зимовьем антенну и подключили ее к приемнику.

Разделив парные наушники, товарищи расположились у костра. Перед ними на углях шипели две пары «самогунов» — массивных ножных костей сохатого. Рогов поворачивал их то одним, то другим концом к огню. Сквозь потрескавшиеся кости выступал жир и шипел на углях. Прожаренные «самогуны» охотники продольно разрубили и выбрали из них розоватый мозг. Жир застывал на губах, на небритых подбородках. Первую пару съели с наслаждением, вторая пресытила приторным привкусом костного мозга.

После березового чая, «шульты», Симов попросил Рогова рассказать про хозяев зимовья. Старик охотно согласился.